Все-таки это сон, пусть и не самый приятный. Ничего удивительного, что он не может пошевелиться. Во сне и не такое бывает.
– Проснулся? – осведомилась Тамара. – Ну и хорошо! А то я уже начала опасаться, что переборщила с дозой…
Грубин лежал смирно, ждал, пока неприятный сон кончится сам собой.
– Ах, да… – Тамара внимательно посмотрела на что-то, находящееся над его головой. – Если будешь хорошим мальчиком, я тебя оcвобожу.
Она бесцеремонно влезла на Грубина и протянула вперед руку с металлическим предметом. Перед носом Александра закачались большие, желтоватые, как дыни, Тамарины груди. Запах благовоний ударил в и без того нывшую голову. Он закрыл глаза и застонал.
Тамара, не так поняв бывшего мужа, кокетливо захихикала и прижалась к нему.
«А вдруг это не сон?» – эта мысль заставила его содрогнуться.
– Ну все уже, все, – пропела Тамара, – можешь уже обнять меня, мой тигр!
«Бред какой-то, – подумал Александр. – Ну не может же быть, чтобы все это происходило на самом деле!»
– Тамара, – прохрипел он, – уйди, пожалуйста!
Тамара, нисколько не обидевшись, слезла с него. Грубин перевел дыхание, подвигал руками. Кисти по-прежнему были крепко соединены. Медленно поднеся их к глазам, он увидел нечто ярко-розовое, пушистое, в бусинках и перьях.
«Этого еще не хватало! С ума она сошла, что ли?!»
– Хорошая штука, правда? – довольно улыбнулась Тамара. – Настоящая легированная сталь, а выглядит как банальная игрушка из секс-шопа. Иначе было бы не пронести через таможню. Про стоимость этих наручников я уж и не говорю… Но что такое деньги, мне для тебя ничего не жалко!
– Открой их, – потребовал Грубин.
– Обязательно открою. Сразу же, как только мы с тобой обо всем договоримся.
Грубин сделал усилие и сел, прижавшись голыми лопатками к никелированным прутьям кровати.
«Это она, значит, пристегнула меня на ночь к прутьям… Стоп! А как я вообще здесь оказался, я же разговаривал с ней в отеле?!»
– Тебе не холодно? – заботливо осведомилась бывшая жена.
Только теперь Александр осознал, что на нем, кроме розовых наручников, ничего нет.
– Впрочем, ты же у меня закаленный, так что и одежду твою я верну после того, как мы обо всем договоримся.
Грубин молча смотрел на нее. Два желания возникли в нем одновременно и тут же начали между собой непримиримую борьбу.
Первое было сильным и ярким. Первобытный самец, угрожающе щеря крепкие клыки, требовал немедленно броситься на обнаглевшую самку, силой отобрать у нее ключ от наручников и вернуть себе свободу. Самку же, осмелившуюся так издеваться над мужчиной, немедленно вышвырнуть вон из пещеры. И пусть еще скажет спасибо, что дешево отделалась.
Грубин был согласен с этим самцом в том, что легко мог бы справиться с Тамарой даже со скованными руками. Но нападать на женщину, применять к ней силу…
Второй голос, голос цивилизованного человека и джентльмена, предлагал Грубину стать на путь переговоров. Надо же выяснить, для чего бывшая жена это сделала, каким образом и кто ей в этом помогал. Если же послушать мускулистого, но не обремененного интеллектом собрата (легкий презрительный кивок в сторону первобытного самца), то вряд ли удастся что-либо узнать. Вышвырнутая из пещеры Тамара едва ли захочет давать объяснения.
«Надо подумать», – сказал им обоим Грубин. Вслух же сообщил Тамаре, что ему надо в ванную. Тамара не возражала.
Наручники причиняли определенные неудобства, но он все же принял душ, почистил зубы и даже побрился. От прохладной, насыщенной cеребристыми пузырьками воды сразу же стало легче. Тело ожило, боль в висках ушла, и мозг заработал как прежде – четко, ясно, размеренно и спокойно.
Тамара предусмотрительно утащила даже купальный халат из ванной. Грубин вернулся в спальню, кое-как обернувшись полотенцем, уселся в кресло и объявил Тамаре, что готов ее выслушать.
– Ах, я так волнуюсь, – пропела Тамара, – как восемнадцать лет назад, в первую нашу встречу…
Грубин посмотрел на нее удивленно: она не притворялась, в самом деле была взволнована – стояла перед ним, прижав руки к груди, и часто моргала густо накрашенными синей тушью ресницами.
– Сандро, любовь моя! Я хочу, чтобы у нас с тобой все началось сначала!
– Это невозможно, – мягче, чем собирался, ответил он.
– Не торопись! Послушай, что я тебе скажу! Я знаю, ты очень хочешь детей. Так вот, я согласна! Мы можем нанять суррогатную мать… Нет, не перебивай! Мы можем даже… То есть я хочу сказать… Я согласна даже на то, чтобы какая-нибудь крепкая, здоровая девица забеременела от тебя! Пусть это будет твоя нынешняя подружка. Видишь, какая я великодушная, я согласна даже и на
– Так и будет, – усмехнулся Грубин, – но за одним исключением. В этом деле мы обойдемся без тебя.
– Сандро, не говори так со мной! – Глаза Тамары сверкнули. Она органически не могла оставаться кроткой дольше одной-двух минут, и уж тем более не умела играть роль просительницы. Грубин знал это…
О, как хорошо он это знал! Как и то, что она сейчас скажет, в каких грехах, реальных и вымышленных, начнет его обвинять. Он знал на-изусть все содержание ее речи. И не считал нужным оправдываться или как-то ей возражать, во всяком случае, вслух.
Тамара уперла руки в бока, набрала в грудь воздуху и начала страстный обличительный монолог. Начала, как всегда, издалека, со времени их знакомства в Тбилиси. Затем перешла к методическому разбору их совместной жизни в России.
Грубин, размышляя о происшедшем накануне, слушал ее вполуха.
Кое-что сказанное ею было правдой; еще кое-что – правдой, смешанной с вымыслом; в остальном же – вымыслом чистой воды, абсолютно нелогичным и совершенно бездоказательным. Но это не имело никакого значения, потому что Тамара всегда верила в собственные слова. Созданная ею самой легенда об их отношениях давно уже стала для нее правдивее всякой правды.
Правдой было то, что он больше не любил ее. Ложью – то, что не любил никогда и всегда обманывал.
Грубину очень хотелось думать об Алене, вспоминать ее, представлять ее себе. Как она там, переживает, должно быть, куда это он подевался; может, даже подозревает его в чем- нибудь нехорошем. Но эти мысли расслабляли. Поэтому он решил, что об Алене подумает после. После того, как разберется с Тамарой и вернет себе свободу.
Тамара между тем вышла на финишную прямую. Ничего нового и важного для прояснения текущей ситуации она так и не сказала, и Грубин решил, что пора остановить этот словесный поток.
Он жестокий. Он бесчувственный. Он вообще негодяй. Он бросил бедную женщину. Он сослал ее в Италию, обрек на нищенское существование – всего каких-то 50 тыс. евро в месяц…
Она совершенно права. Он именно такой и есть. Ему непонятно только одно: для чего в таком случае она хочет вернуть прошлое? Не лучше ли предоставить бесчувственного негодяя его собственной судьбе? А самой поискать для себя кого-нибудь более достойного ну, хотя бы в той же Италии?
Сбитая с толку, Тамара помолчала.
– Ну как для чего, Сандро! Я же люблю тебя! Одного тебя!
– В самом деле? И то, что ты сделала сейчас, ты сделала из любви ко мне?
– Ну конечно! Мне просто надо было, чтобы ты меня выслушал!
– Я выслушал тебя. Теперь дай мне ключ от наручников и верни мою одежду.
– Но ты не ответил мне!
