Да, в этом что-то было, хотя ощущалась некоторая монотонность, явный недостаток свободного полёта, да и рифму «отпереть–круговерть» нельзя было назвать гармоничной. Строки покачивались и дрожали в её неуклюжих руках. Однако, что бы там ни было, у неё была октава.

И, казалось, что на этом конец. Она достигла полного завершения, и ей нечего было больше сказать. Она не могла найти для ещё шести строк никакого сравнения, никакой перемены настроения. Она написала пару неуверенных строчек и вычеркнула их. Если правильная фраза не выскочила сама, было бесполезно её из себя выдавливать. У неё было свое видение: мир, неподвижный как вершина большого вечного вращающегося вала, и если что-то добавить, — это будет простое рифмоплётство. Со временем что-нибудь могло и получиться. Пока же она выразила своё настроение на бумаге, и это оказалось тем освобождением, к которому стремятся все писатели, даже самые слабые, — как мужчины стремятся к любви, — и, достигнув его, они счастливо погружаются в другие мечты, которые уже не волнуют их сердце.

Она закрыла блокнот — скандал и сонет мирно лежали вместе — и начала медленный спуск по крутому склону. На полпути вниз она встретила небольшую группу, состоящую из двух маленьких девочек с льняными волосами под присмотром женщины, лицо которой сначала показалось лишь отдалённо знакомым. Затем, когда они приблизились, она поняла, что это была Энни, которая выглядела непривычно без шапочки и передника и вела детей на прогулку. Как велели приличия, Харриет поздоровалась с ними и спросила, где они живут теперь.

— Мы нашли очень хорошее местечко в Хедингтоне, мадам, спасибо. Я остановилась там сама на каникулы. А это — мои малышки. Это Беатрис, а это — Карола. Дети, поздоровайтесь с мисс Вейн.

Харриет церемонно обменялась рукопожатием с детьми и спросила, сколько им лет и каковы их успехи.

— Это очень хорошо, что дети живут так близко от вас.

— Да, мадам. Не знаю, что бы я без них делала. — Во взгляде, которым она посмотрела на детей, были гордость и радость, а также обладание. Харриет увидела проблеск фундаментальной страсти, которую она забыла, когда делала свои оценки, — эта страсть взорвала спокойствие её сонетного настроения, как зловещий метеор.

— Они — всё, что у меня осталось, когда я потеряла их отца.

— О, Боже, конечно, — сказал Харриет, чувствуя себя немного неловко. — Когда это произошло, Энни?

— Три года назад, мадам. Его довели. Ему сказали, что он сделал то, чего был делать не должен, и это свело его с ума. Но мне всё равно. Он никогда не делал ничего плохого… никому, а первая обязанность человека — его жена и дети, правда? Я бы с радостью голодала вместе с ним и работала бы, не щадя себя, чтобы поднять детей. Но он не смог пережить этого. Это жестокий мир для любого с его взглядами на жизнь, и здесь так много конкуренции.

— Да, действительно, — согласилась Харриет. Старший ребёнок, Беатрис, смотрела на мать глазами, которые были слишком умными для восьмилетней девочки. Было бы лучше уйти от обсуждения заблуждений мужа и несправедливостей по отношению к нему, независимо от того, что бы это ни значило. Она пробормотала, что дети должны быть большим утешением.

— Да, мадам. Нет ничего дороже, чем собственные дети. Они сообщают жизни ценность. Беатрис — это живое подобие своего отца, правда, дорогая? Я жалела, что не родила мальчика, но теперь рада. Трудно воспитывать мальчиков без отца.

— И кем Беатрис и Карола собираются быть, когда вырастут?

— Я надеюсь, что они будут хорошими девушками, мадам, хорошими женами и матерями — я воспитываю их именно так.

— Я хочу ездить на мотоцикле, когда вырасту, — сказала Беатрис, утвердительно встряхнув кудряшками.

— О, нет, дорогая. Так говорить нехорошо, правда, мадам?

— Да, хочу, — сказала Беатрис. — Я хочу купить мотоцикл и держать гараж.

— Ерунда, — сказала её мать, немного резко. — Ты не должна так говорить. Это работа для