Скамейка пуста. И вокруг ни души. А что, если эсэсовцы нападут сзади? Или сбоку? Неожиданно из-за пелены дождя выплывает пограничный столб с красной табличкой. На табличке польский орел и надпись: «Речь Посполита Полска».

Двадцать шагов, пятьдесят, сто… Вокруг никого. Еще пятьдесят шагов… Дождь льет как из ведра. Размокшая дорога, а на ней груды щебня. Здесь можно передохнуть. Ирка опирается о ствол дерева и садится на корточки. Щелкает предохранителем и засовывает пистолет в карман промокших брюк. Достает коробку спичек, находит на ней сухое место и закуривает, спрятав в кулак, сначала одну сигарету, потом другую.

— Держи, перекурим.

— Ты считаешь, что мы уже в Польше? — интересуется блондин. Голос у него такой же, как утром в гостинице.

— Ну, ты даешь! Ты что, не видел табличку на пограничном столбе?

— Какую табличку? На каком столбе?

Оказывается, он не видел не только табличку. Он не видел ни мотоцикла, ни зеленой скамейки. Он не видел ничего, кроме пяток Вишека. Он вообще не смотрел по сторонам, потому что в противном случае боялся не дойти.

— Эх ты, солдат! Я же тебе говорил, что идти нужно на расстоянии десяти шагов. Тогда, если бы начали стрелять, попасть в нас было бы труднее. Понятно?

— Понятно, но мне было так страшно… В жизни так не боялся… Я больше не буду себя так вести, Ирка. И пусть это останется между нами…

— И все-таки распускаться не стоит. Это же невероятно глупо, понимаешь?

— Понимаю.

— Ну ладно, пошли к гостинице.

Ливень кончается так же неожиданно, как и начался. Когда они подходят к первым домикам поселка, ребятишки уже с криками бегают по лужам.

— Черт возьми, куда же теперь? — спрашивает Вишек. — Посмотри-ка, мы ведь топаем на Грушов — туда, откуда пришли! Кругом! Направление — Богумин!

Теперь все идет как надо. Вскоре они опять видят табличку с польским орлом. Вот и таможенная служба. Может, попытаться? Все равно где-нибудь их, промокших и грязных, задержат. А может, лучше обратиться за помощью к местным жителям? Были бы деньги, а так… В конце концов, пока они не в Богумине, таможенников бояться нечего.

Они входят в домик пограничников.

— День добрый. Откуда панове держат путь?

— Из протектората.

— Зачем? Куда?

Вопросы задает чиновник в конфедератке. При этом он вежливо улыбается. В комнате, кроме него, еще четверо: двое в таких же конфедератках и двое без головных уборов. И все они так же вежливо улыбаются.

— Хотим вступить в чехословацкий легион, — отвечает Вишек за двоих.

— В легион? Не слышали о таком. Проше пана, у нас нет никакого легиона. Боюсь, вам придется вернуться. Дорогу мы вам покажем, даже проводим. Мы — люди воспитанные.

Поляки весело смеются, а блондин начинает стучать зубами. И Вишен чувствует, как мороз подирает по коже, а по спине текут холодные струйки.

— Вернуться? Да ведь нас сразу застрелят.

Им предлагают сесть. Чиновник куда-то звонит.

— Проше пана, — показывает он за дверь.

Один из пограничников берет винтовку и выходит вместе с Иркой и блондином. Неужели поведет их назад? Вишек пытается оценить ситуацию: «Ну, приведут нас на эсэсовский пост. Эсэсовец скомандует: «Хенде хох!» — и тогда не миновать стрельбы. Последних два патрона придется оставить для себя и для этой блондинистой нюни. Другого выхода нет…»

Пограничник предлагает следовать за ним. Он что-то кричит, обращаясь к босоногой девушке с волосами цвета соломы, повязанной цветным платком. Вишек быстро осматривается. За ними — никого. А что, если стукнуть этого парня, забрать у него винтовку — и ходу? Глупости…

Они подходят к школе. Пограничник входит внутрь и показывает им, где находится спортивный зал:

— Возьмите маты. Сторож даст вам чем накрыться. Обсохните и выспитесь. Спокойной ночи!

Сторож — чех по национальности — приносит им две большие кружки ржаного кофе, полбуханки еще теплого хлеба и нож:

— Ешьте, ребята. Вещи свои повесьте, а сами завернитесь в одеяла. Я вам их сейчас принесу. У нас тепло — вы быстро обсохнете.

В четыре утра беглецов будят и отвозят в Богумин, где помещают в гостинице «Полония». Там уже собралось человек двадцать чехов. В основном это летчики.

— Почему же нас не вернули?

— Солдат они не возвращают. Вот проверят в нашем консульстве, годны ли мы к службе в армии, и отправят в Краков, — объясняет со знанием дела высокий летчик в чине поручика. — Немцам они выдают евреев и политических. От коммунистов они стараются избавиться. Не знаю, правда, почему, просто не понимаю. Но нас это, сдается, не касается.

Блондин улыбается, а Вишек потрясен. Какая разница — еврей ты или не еврей, коммунист или не коммунист? Главное — что все они чехи и словаки и все хотят вступить в легион.

— Все, наверное, стремятся попасть в легион, да? — спрашивает он летчика.

— Почти, но не все годны к службе. Да и наши, говорят, не всех берут.

Для начала информации достаточно. Больше Вишек вопросов не задает. Надо немного осмотреться и разобраться, что к чему.

Спустя месяц после того, как Вишек вместе с блондином прошел мимо пограничного столба, он уезжает из Богумина в Броновице, что под Краковом, где базируется чехословацкий легион. Блондин тем временем отправляется с транспортом во Францию.

— Господи, до чего вы глупы! — говорит Ирке черноволосая пани, у которой они меняют на злотые всякое барахло. — Пожили бы здесь с месячишко и возвращались бы домой. Вы ведь не еврей?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Потому что вам надо возвращаться домой. Пройдет пара недель, и от Польши ничего не останется…

Путь до Кракова короткий. Вот и чехословацкое консульство с гербом республики, где их встречает сам консул. Для Ирки, десатника 42-го пехотного полка, а на гражданке — подсобного рабочего с деревенской стройки, мир в эту минуту кажется радостным и ярким, как никогда. После Мюнхена, капитуляции и вынужденного возвращения на гражданку личная встреча с чехословацким государственным деятелем — достаточно весомое доказательство, что республика жива. Ирка стоит по стойке «смирно», и непознанное им до сих пор ощущение свободы переполняет все его существо. Одновременно крепнет решимость сражаться ради этой свободы до конца.

— Пан консул, десатник Иржи Вишек явился в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы в чехословацкой армии.

Консул складывает руки за спину и меряет Ирку взглядом, в котором сквозит и любопытство и безразличие.

— Ага, значит, явился? Ты что-нибудь украл? Или кого-нибудь убил?

Он что, шутит? Служебное рвение, только что светившееся в глазах Вишека, сменяется недоумением. Он вспоминает скептически настроенного летчика из богуминской «Полонии», его слова: «Не знаю, правда, почему, просто не понимаю» — и приходит к выводу, что это всего лишь шутка, дурацкая шутка.

— Я вас не понимаю, пан консул.

— Ну, естественно… Документы есть?

— Военный билет.