то, чего я не знаю.

— Прекратите, — сказала Фрэн. — Гарольд, почему ты так ужасно себя ведешь?

— Ужасно? — выкрикнул Гарольд. — Я пытаюсь заботиться о тебе… о нас… И это, по-твоему, так ужасно?

— Взгляните, — сказал Стю и закатал свой рукав. На внутренней стороне локтевого сгиба виднелось несколько свежих следов от уколов и остатки почти сошедшего синяка. — Они кололи меня всем, чем только могли.

— А может, вы наркоман, — буркнул Гарольд.

Не ответив, Стю опустил рукав. Конечно, дело было в девчонке. Парень привык думать, что та — его собственность. Что ж, некоторые девчонки могут быть собственностью, а другие — нет. Эта, похоже, относилась ко второму типу. Она была высокой, красивой и вся дышала свежестью. Ее темные глаза и волосы подчеркивали выражение, которое можно было принять за робкую беспомощность. И было легко упустить из виду эту еле заметную черточку между бровями (мать Стю называла такую черточку «я-хочу»), которая резко обозначалась, когда она выходила из себя, и подвижность ее рук, даже решительность движений, когда она откидывала волосы со лба.

— Итак, что же мы теперь будем делать? — спросила она, совершенно игнорируя последний довод Гарольда в затянувшейся дискуссии.

— В любом случае надо ехать, — сказал Гарольд, а когда она взглянула на него, чуть сдвинув брови так, что та черточка стала очень заметной, добавил торопливо: — Ну должны же мы куда-то ехать. Конечно, он скорее всего говорит правду, но мы можем еще раз проверить. А потом решим, что делать дальше.

Фрэн взглянула на Стю с выражением лица, говорящим: «Не-хочу-вас-обидеть-но…» Стю пожал плечами.

— Так едем? — настойчиво спросил Гарольд.

— Почему бы и нет, — сказала Фрэнни. — Какая теперь разница? — Она сорвала одуванчик и сдула с него пух.

— Вы никого не видели, пока ехали сюда? — спросил Стю.

— Только собаку, похоже, здоровую. А людей — нет.

— Я тоже видел собаку. — Он поведал им о Бейтмане и Коджаке, а в конце сказал: — Я двигался на побережье, но теперь, когда вы сказали, что там нет людей, я словно на полном ходу сел на мель.

— Просим прощения, — сказал Гарольд без тени сожаления в голосе. — Ты готова, Фрэн?

Она взглянула на Стю, поколебалась, а потом встала.

— Снова на это роскошное средство от ожирения. Спасибо вам за ваш рассказ, мистер Редман, хоть новости и не радостные.

— Одну секунду, — тоже вставая, сказал Стю. Он поколебался, снова прикидывая, подходят ли они ему. Девчонка подходила, но парню было не больше семнадцати, и он явно страдал тяжелой формой недуга «я-ненавижу-почти-всех-и-каждого». Впрочем, осталось ли столько людей, чтобы можно было выбирать? Стю сомневался в этом.

— Кажется, мы с вами ищем людей, — сказал он. — Я бы хотел присоединиться к вам, если вы не против.

— Нет, — мгновенно отреагировал Гарольд.

Фрэн перевела взволнованный взгляд с Гарольда на Стю.

— Может быть, мы…

— Ты не вмешивайся. Я сказал, нет.

— У меня что, нет права голоса?

— Да что на тебя нашло? Разве ты не видишь, что ему только одно нужно? Господи, Фрэн!

— Втроем лучше, чем вдвоем, если стрясется беда, — сказал Стю. — И уж точно лучше, чем одному.

— Нет, — повторил Гарольд. Его рука потянулась к рукоятке пистолета.

— Да, — сказала Фрэн. — Мы будем вам очень рады, мистер Редман.

Гарольд круто обернулся к ней с обиженным и злым лицом. Стю на секунду напрягся, подумав, что он может ударить ее, а потом снова расслабился.

— Вот, значит, чего ты хочешь, да? Ты только и ждала какого-нибудь предлога, чтоб избавиться от меня, я понял. — Он так разозлился, что на глаза у него набежали слезы, и это лишь подстегнуло его злость. — Если ты этого хочешь, тогда ладно. Давай иди с ним. А у меня с тобой все кончено. — Он бросился туда, где стояли обе «хонды».

Фрэнни с отчаянием посмотрела на Стю, а потом повернулась к Гарольду.

— Одну минуту, — сказал Стю. — Пожалуйста, постойте здесь.

— Не делайте ему больно, — попросила Фрэнни. — Прошу вас.

Стю подбежал к Гарольду, усевшемуся на свою «хонду» и пытавшемуся завести ее. Со злости он крутанул ручку газа с такой силой, что она вернулась в исходную позицию, и это сослужило ему хорошую службу, подумал Стю; если бы «хонда» завелась с такого оборота, то сделала бы «свечку» на заднем колесе, вмазала бы беднягу Гарольда в первое же дерево и сама сверху приземлилась бы на него.

— А ну не подходи! — злобно заорал на него Гарольд, — и рука его снова метнулась к рукоятке пистолета. Стю накрыл руку Гарольда своей ладонью, словно они играли в хлопки. Другую руку он положил Гарольду на плечо. Глаза Гарольда были страшно вытаращены, и Стю понимал, что еще немного, и парень станет очень опасен. Он не просто ревновал девушку — это было слишком примитивным объяснением. Здесь было замешано его чувство собственного достоинства и его новое представление о себе самом как о защитнике женщины. Бог его знает, каким раздолбаем он был до всего этого, со своим жирным брюхом, остроносыми сапогами и надменной манерой речи. Но в глубине, под этим новым образом, скрывался его комплекс, сознание того, что он все тот же раздолбай и всегда будет оставаться таковым. В глубине его жила уверенность, что нельзя начать все заново. Он точно так же отреагировал бы и на Бейтмана, и на двенадцатилетнего мальчишку. В любом варианте треугольника он считал бы себя самой низшей точкой.

— Гарольд, — сказал Стю почти в самое ухо Гарольда.

— Отпусти меня. — Его тяжелое тело, казалось, утратило вес от напряжения, он весь дрожал как натянутая струна.

— Гарольд, ты спишь с ней?

Гарольд весь дернулся, и Стю понял, что нет.

— Не твое дело!

— Не мое. Только надо расставить все по своим местам. Она не моя, Гарольд. Она — сама по себе. Я не собираюсь уводить ее от тебя. Мне жаль, что приходится говорить так прямо, но лучше нам сразу знать намерения друг друга. Сейчас нас двое и один, и если ты слиняешь, нас опять будет двое и один. Какой смысл?

Гарольд ничего не сказал, но дрожь в его руке унялась.

— Мне придется выложить все напрямую, — продолжал Стю, по-прежнему приблизившись почти к самому уху Гарольда (забитому коричневой серой) и изо всех сил стараясь говорить очень-очень спокойно. — И ты знаешь, и я знаю, что нормальному мужику вовсе незачем насиловать женщин. Незачем, если он знает, как управляться со своей рукой.

— Это же… — Гарольд облизнул губы и взглянул на дорогу, туда, где, скрестив руки прямо под грудью, стояла Фрэн и тревожно наблюдала за ними. — Это отвратительно.

— Может, и так, а может, и нет, но когда мужчина ошивается возле женщины, которая не хочет его в постели, у него есть альтернатива. Я каждый раз выбираю руку. Думаю, что и ты тоже, раз она до сих пор с тобой по собственной воле. Я просто хочу сказать все прямо и один на один. Я здесь вовсе не для того, чтобы выпихивать тебя, как какого-то драчуна на деревенских танцульках.

Рука Гарольда расслабилась на рукоятке пистолета, и он поднял глаза на Стю.

— Вы правду говорите? Я… Обещаете, что не скажете ей?

Стю кивнул.

— Я люблю ее, — хрипло выдавил Гарольд. — Она меня не любит, я знаю, но я говорю открыто, как