Калленом, жуя андервудскую отборную ветчину и андервудских отборных цыплят с картофельными чипсами. На лбу Ника были крестиком прилеплены полоски пластыря, как раз над правым глазом. Он читал реплики Тома по губам (что было трудновато, поскольку Том говорил, не переставая жевать) и постепенно приходил к мысли, что ему здорово надоело есть одни консервы.
С тех пор как они уселись здесь, Том болтал без остановки. Болтовня его состояла в основном из повторов уже сказанного с многочисленными вставками вроде
Интересно, куда, по разумению Тома, ушли все люди? Он уже слышал историю про папашу Тома, сбежавшего несколько лет назад с официанткой, и про то, как Том работал подсобным рабочим на ферме Норбутта и как два года назад мистер Норбутт решил, что Том «так неплохо справляется», что ему уже можно доверить топор, и про «больших парней», которые набросились на Тома однажды вечером, и как он «дрался с ними, пока чуть не убил, а одного уложил в больницу с переломами, УХ ТЫ, с настоящими переломами — вот что сделал Том Каллен». Слышал он и про то, как Том нашел свою мать в доме миссис Блейкли, и они обе лежали в комнате мертвые, и поэтому Том убежал оттуда. Иисус не придет и не заберет мертвых в рай, если кто-то стоит и смотрит, сказал Том (Ник отметил, что Иисус Тома был кем-то вроде Санта-Клауса наоборот — он забирал мертвых наверх через трубу на крыше вместо того, чтобы спускать вниз подарки). Но он ничего не говорил про то, почему весь Мей опустел и ничто не движется по дороге, ведущей в город и из города.
Ник легонько дотронулся до груди Тома, прерывая поток слов.
— Чего? — спросил Том.
Ник обвел рукой широкий круг, охватывающий все здания вокруг, и придал лицу выражение театрального изумления, наморщив брови, склонив голову набок и почесав себе затылок. Потом он изобразил пальцами на траве шагающих человечков и вопросительно глянул на Тома.
Перед ним возникла кошмарная картина. Том как будто умер — с лица исчезло все живое. Его глаза, искрящиеся секунду назад от всего того, что он хотел рассказать, потускнели и превратились в подернутые голубой дымкой мраморные шарики. Челюсть отвисла так, что Нику стали видны влажные кусочки картофельных чипсов, прилипшие к его языку. Руки обмякли на коленях.
С тревогой Ник протянул руку, чтобы коснуться его. Прежде чем он успел это сделать, тело Тома дернулось, ресницы задрожали и оживление хлынуло в глаза, словно вода, заполнявшая кадку. Он начал ухмыляться. Если бы над его головой возникла табличка со словом ЭВРИКА, оно точно соответствовало бы тому, что с ним происходило.
— Вы хотите знать, куда девались все люди! — воскликнул Том.
Ник энергично кивнул.
— Ну, наверное, они ушли в Канзас-Сити, — сказал Том. — Ну и дела, точно. Все вечно болтали про то, какой маленький у нас городок. Ничего не случается. Никакого веселья. Даже каток закрылся. Осталась только автокиношка, да и там ничего не показывают, кроме разной ерунды. Мама всегда говорила, что все уезжают отсюда, но никто не приезжает. Ну, как мой папаша — он сбежал с официанткой из кафе Бумера, ее звали… УХ ТЫ, прямо вот так — Диди Пакалотта. Вот я и думаю, наверное, всем надоело, и они все вместе ушли. В натуре. Должно быть, в Канзас-Сити, ну и дела, разве не так? Наверное, туда и ушли. Все, кроме моей мамы и миссис Блейкли. Иисус возьмет их к себе наверх, в рай, и станет баюкать в вечном блаженстве.
Монолог Тома продолжался.
«Ушли в Канзас-Сити, — подумал Ник. — Насколько я понимаю, так тоже могло случиться. Длань Господня подобрала всех оставшихся на этой несчастной, печальной планете и стала или баюкать их в вечном блаженстве, или устроила в Канзас-Сити». Он откинулся на спину, и его веки дремотно задрожали, так что слова Тома превратились в зримый эквивалент современного стиха — одни обрывки, без заглавных букв и знаков препинания:
Прошлой ночью, проведенной в сарае, ему снились плохие сны, и теперь, на сытый желудок, ему жутко хотелось…
Ник заснул.
Проснувшись, он первым делом вяло, как это обычно бывает, когда заснешь тяжелым сном посреди бела дня, подивился тому, как сильно, он вспотел. Потом до него дошло. Было без четверти пять; он проспал около двух с половиной часов, и переместившаяся тень от мемориала больше не спасала от солнца. Но это еще не все. Том Каллен с заботливым рвением укрыл его, чтобы он, не дай Бог, не простудился. Двумя одеялами и стеганым покрывалом.
Он отбросил их, встал и потянулся. Тома не было видно. Ник медленно побрел к главному въезду на площадь, размышляя о том, что ему делать, если уж делать, с Томом… или с самим собой. Все это время до их встречи бедный парень кормился в магазинчике на противоположной стороне городской площади. Когда он заходил туда и брал все, что ему хотелось, ориентируясь по наклейкам на консервных банках, он не испытывал никаких угрызений совести, поскольку, как объяснил Том, двери супермаркета не были заперты… Ник рассеянно подумал, а что бы стал делать Том, если бы они были закрыты. Наверное, как следует проголодавшись, забыл бы о своих принципах или отложил бы их на время в сторонку. Но что бы с ним стало, когда еда закончилась бы?
Но по-настоящему его волновало только то, с какой радостью парень приветствовал его. Может, он и умственно отсталый, подумал Ник, но не настолько, чтобы не чувствовать одиночества. Его мать и та женщина, которая была ему вместо родной тетки, умерли. Его папаша давным-давно сбежал. Его работодатель, мистер Норбутт, и все остальные в Мее однажды ночью слиняли в Канзас-Сити, пока Том спал, оставив его бродить здесь по Главной улице добрым неприкаянным призраком. И он совал свой нос туда, куда ему не следовало, например, в бутылку виски. Если он ещё раз напьется, он может поранить себя. А если он поранится и никто не придет к нему на помощь, это скорее всего кончится плачевно. Но…
Глухонемой и умственно отсталый? Что они могли дать друг другу? Парень, не умеющий говорить, и другой, не способный думать. Ну… это не совсем так. Том мог соображать хотя бы чуть-чуть, но он не умел читать. И Ник понимал, что ему надоест играть в шарады с Томом Калленом куда раньше, чем самому Тому. В натуре.
Он, засунув руки в карманы, остановился на тротуаре как раз перед входом в парк. «Ладно, — решил он, я останусь здесь с ним на одну ночь. Одна ночь не имеет значения. По крайней мере хоть сварганю ему нормальную еду».
Обрадованный этой мыслью, он пошел разыскивать Тома.
Эту ночь Ник проспал в парке. Он не знал, где спал Том, но, когда проснулся на следующее утро, чувствуя себя вполне прилично, первым, кого он увидел, перейдя городскую площадь, был Том,
