интеллектуальным занятиям, какие только могла предложить мировая столица теологии. За долгий простой в Париже он накупил себе столько книг, что пришлось заводить для них отдельный сундук. Де Бельвар же осыпал любимого подарками на свой манер: драгоценные обшивки, пояса, подвески, перстни, меха, шелка. Джованни устал выговаривать милому за расточительность, все его рукописи, сколь бы дорого они не обходились, не стоили и трети обновок, щедро преподносимых графом.

— Я не стану это носить, Гийом, помилосердствуйте, — протестовал он, — я не привык, я не умею так одеваться.

Все напрасно, де Бельвару слишком нравилось покупать что-нибудь для своего маленького Жана, и он никогда не вывозил Джованни в город, чтобы вернуться с пустыми руками.

Когда подошло время покидать Париж, Джованни не без сожаления расстался с его прекрасными церквями, а оторваться от парижских школ с их учеными диспутами и срочными переписчиками было для него еще сложнее. Если бы не де Бельвар и не крестовый поход, он, пожалуй, остался бы в Париже надолго, может быть, на всю жизнь, но Господь судил иначе, и Джованни не сетовал на свою долю. Ни один самый совершенный собор, ни одна самая ученая школа не стоили и дня, да что там дня, и часа, проведенного рядом с горячо любимым Гийомом.

Они оба не уставали твердить друг другу о том, сколь сильно каждый из них обожает другого, по сотне раз повторяя множество нежных слов, от которых так легко перейти к поцелуям и другим ласкам, какие только может изобрести любовь. Чем больше они были вместе, тем больше делалась их привязанность. Сила их любви словно крепла, росла все эти полтора года, что они прожили почти не расставаясь, и казалось, нет на Земле такого препятствия, которое могло бы угрожать их счастливому согласию.

Приехав в Везеле к намеченному сроку, они не застали ни Ричарда, ни Филиппа, зато все окрестные холмы, со времен проповедей святого Бернарда Клервоского служившие местом благословения паломников, сплошь закрывало великое множество дорожных палаток крестоносцев, полощущихся под порывами ветра, словно разноцветное море. Ни шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на сложенные копья или воткнутые в землю щиты, или, еще того хуже, на чьи-то ноги.

— Держу пари, здесь все давно съели, — сказал де Бельвар, оглядывая из седла представший глазам человеческий муравейник. — Пойдемте, получим свои посохи с фляжками, да поедем дальше. Английский флот должен прийти в Марсель, значит и Ричард туда явится. Вот там мы его и подождем.

Более разумного предложения и придумать было невозможно.

Их путь лежал через Лион по Роне до самой дельты, где они, не Доезжая дневного перехода до Марселя, остановились в замке Лансон, радушно принятые местным сеньором виконтом Марсельским, Гуго де Бо.

Дни проходили за днями, и хозяин и гости все время поглядывали на залив, ожидая, когда покажутся многочисленные паруса кораблей английского королевского флота. Это скоро сделалось всеобщей привычкой, и часто вместо приветствий в замке задавали дежурный вопрос: «Не видать ли флота?», — на что следовал неизменный ответ: «Нет пока». Время от времени после подобного обмена репликами пожимали плечами: «Это странно». Через Лансон проезжали крестоносцы, направлявшиеся в Марсель, они тоже спрашивали про флот и про французского и английского королей, на что могли получить только все то же: «Ничего не известно». Пока наконец одним прекрасным днем накануне августовских календ, под вечер, с донжона не увидали роскошно убранную барку, быстро идущую вниз по Роне.

— Ричард или Филипп, или оба сразу? — задался вопросом де Во. В самом скором времени всякая неизвестность была рассеяна: в замок прискакал передовой отряд, посланный предупредить виконта о приближении короля Англии. Де Бо передал новость де Бельвару и отправился на берег, встречать высокого гостя.

— Может, мне не стоит выходить? — ни с того ни с сего струсил Джованни.

— И что? Будете все время прятаться? — засмеялся граф. — И мне придется тайком носить вам еду. А если, не дай Бог, Ричард вздумает войти сюда, вы в сундук залезете?

Джованни посмотрелся в зеркало, не слишком ли он растрепанный, и, тяжко вздохнув, спустился вслед за де Бельваром во внутренний двор замка, приветствовать короля Ричарда.

Тот не замедлил явиться, верхом на великолепном коне, шикарно разодетый по последней моде, с белым — английским — крестом на груди. Спрыгнув на землю раньше, чем его конь успел остановиться, Ричард бросился обнимать де Бельвара.

— О, какая радость! Дорогой граф! Я и не надеялся получить здесь такое прекрасное общество!

Джованни имел возможность исподволь рассмотреть короля. Ричард показался ему ниже, чем издалека, во время коронации, и менее рыжим. Да, в отличие от ярко освещенного солнцем Вестминстерского собора, теперь в приглушенном свете угасающего провансальского дня король Англии определенно имел куда более приятный цвет волос.

Что ж, коли вы находите мое общество прекрасным, надеюсь, вам приглянется также и общество моих близких, — ответил граф.

При этих словах Ричард, словно прочитав прямо в душе де Бельвара то, что тот не произнес вслух, поглядел на Джованни.

— Жан Солерио да Милано, епископ Силфора, — представил его граф. — Мой советник.

Джованни поклонился. Ричард приподнял правую бровь, сделавшись при этом невероятно обаятельным.

— Большего удивления я, пожалуй, в жизни своей не испытывал. — произнес он. — Никогда бы не подумал, что в Силфоре может быть такой епископ. Да вообще, что где бы то ни было бывают такие епископы.

Король одарил Джованни своей самой обворожительной улыбкой.

— Прошу вас, — вмешался де Бо. — Вы, сир, верно утомились с дороги?

— Ничуть, — возразил Ричард, не сводя глаз с Джованни. — Одно из преимуществ путешествий по воде.

— О, тогда, может быть, изволите отобедать?

— Да, это в самый раз, умираю от голода, — воскликнул Ричард. Он, судя по всему, пребывал в превосходном расположении духа.

Виконт повел гостей в замок, но едва вступили в главную залу донжона, где должны были сесть за трапезу, Ричард вновь обернулся к Джованни:

— А Вы, дорогой сир епископ, насколько я помню, не присягали мне на верность.

— Вы хотели сказать: «не приносили мне клятву верности», — ответил вместо Джованни де Бельвар.

— О, милый граф, вы всегда на страже своих интересов, — добродушно засмеялся Ричард.

Следом за королем в залу вошли и сопровождавшие его приближенные. Де Бо приказал ставить столы. Ричарду предстояло выбрать, кому он окажет честь, усадив рядом с собою. Сначала он хотел распорядиться отнюдь не подобающим образом: по правую руку от себя король пригласил сесть Джованни.

— Иначе вы, милый граф, совершенно заслоните от меня мессира епископа, и мы не сможем разговаривать, — объяснил Ричард.

А по левую он собирался посадить некоего молодого человека приятной наружности — француза, судя по его красному кресту, — которого Ричард представил как Шарля де Ламэр. Однако король вовремя одумался и поместил своего француза не перед, а за хозяином дома. Виконт смертельно обиделся, что ему приходится делить трапезу неизвестно с кем. Ричард его обиды не заметил. Или сделал вид, будто не заметил.

Оруженосцы, которым предстояло прислуживать королю, преклонили колено перед высоким столом. Позвали воду. Капеллан виконта благословил трапезу.

— Отчего вы не пожелали прочесть молитву, дорогой сир епископ? — спросил Ричард у Джованни.

— После того, как силфорцы изгнали сира Жана, исполнение им духовных обязанностей можно считать приостановленным, — сказал де Бельвар.

— Изгнали? — заинтересовался Ричард, бросив на графа недовольный взгляд, долженствующий