Грузовик снова вздрогнул, останавливаясь. Двери в очередной раз распахнулись. – Все, приехали. Их выводили по одному. Отстегивали от стены, тут же надевали знакомые по КПЗ электроошейники, сковывали руки за спиной и выводили из кузова в небольшой закрытый двор, со всех четырех сторон окруженный гладкими, без окон, стенами, где строили в шеренгу. Когда вывели последнего, грузовик тут же отъехал к воротам, но выезжать не стал. Открылась одна из двух дверей, выводящих во двор, вышли три человека: двое охранников с плазмерами наготове и высокий худой мужчина с блестящей лысиной. – Добро пожаловать в северо-западный филиал корпорации «Россия», – неприятно улыбаясь, сказал он. – Сейчас вы по очереди будете мне представляться, называя также отдел, которому вы принадлежите, и первичный срок вашей здесь, гм, работы. Начнем, пожалуй, с вас, молодой человек. Стас не сразу сообразил, что тонкий и длинный палец указывает на него. Потом только заметил и взгляд худого – злой и радостный одновременно – и пульт управления ошейниками у него в руке. Поняв, что это значит, быстро шагнул вперед. – Станис… – договорить он не успел. – Юноша, свои бредни оставьте в прошлой жизни, когда вы имели какие-либо права. Здесь у вас нет прав. Вообще. Запомните это как следует, и попробуйте еще раз мне представиться. Ветровский с трудом поднялся на ноги, в голове шумело. – Номер четыре-шесть-два- два-ноль-восемь-один-три-один-пять, инженерный отдел, пять лет, – язык заплетался после электрошока, но Стас заставил себя произнести десять цифр его «нового имени» без запинки. Кому-то это не удалось, и лысый с нескрываемым наслаждением щелкнул пультом. Как выяснилось, этот лысый теперь был для них всех «царем и богом». Звали его Аркадий Венедиктович, и он занимал должность «ответственного за государственных работников», попросту говоря, был главным над рабами. Всласть поиздевавшись, Аркадий Бенедиктович отдал приказ конвоирам, и те повели «новое приобретение» корпорации на регистрацию, распределение и санацию. – Кто, куда, сколько? – Номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три- один-пять, инженерный отдел, пять лет, – без запинки протараторил Стас. – Так… тридцать второй отдел, шестнадцатый барак, – быстро пролистав таблицу на экране, сказала регистратор. – Разве в шестнадцатом не полный комплект? – поинтересовалась сидевшая рядом с ней девушка – похоже, практикантка. – Там как раз одного перевели в другой отдел, – ответила регистратор и вновь повернулась к Стасу. – Внутренний номер: тридцать два-шестнадцать-семь. Запомни и повтори. – Номер тридцать два-шестнадцать-семь, – послушно повторил Ветровский. – Этот номер будто проклят, – заметила практикантка. – Уже шестеро погибших за последние два года. – Значит, тому, кого перевели, повезло, а этому – нет, – регистратор равнодушно пожала плечами. – Следующий! Дальше следовала санация: рабов обрили наголо и загнали в душ. Мыться под прицелом плазмеров было крайне неуютно, и Стас пытался справиться как можно скорее. Кожу головы, непривычно голую, пекло от небрежного и быстрого бритья, болело сломанное ребро, от пара кружилась голова… и каменный пол под ногами вдруг стал очень скользким. Падая, Стас разбил бровь и сильно ушиб локоть. Его быстро вздернули на ноги. – Почему упал? – коротко спросил охранник. – Ребро сломано, неловко дернулся, не удержался на ногах. – Почему ребро сломано? – Сломали, – он пожал плечами, и тут же получил рукоятью плазмера по щеке – не столько больно, сколько неприятно и унизительно. – Не острить. На вопросы отвечать прямо. Как сломал ребро? Ветровский посмотрел ему в глаза. – Упал. Охранник выдержал взгляд. – Не лгать. Как сломал ребро? – Упал. – Последняя попытка. Потом будет разряд, – спокойно и безэмоционально сообщил охранник. – Его провокатор ваш избил! – не выдержал наблюдавший сцену боксер. – Молчать. Тебя не спрашивали, – отрезал охранник, и вновь повернулся к Ветровскому: – Это правда? Стас прикусил губу. Сказать «нет» – подставить вступившегося за него человека. Сказать «да» – подставить себя. М-да.. невелик выбор. – Да. – Зачем лгал? – Все равно не смогу доказать, так смысл жаловаться? – Правильный ответ. На будущее запомни: если тебя спрашивают – отвечай правду, если тебе не запретили ее говорить. После санации их разделили и развели по отделам. В тридцать второй вместе со Стасом отправилась трое, в том числе – боксер. По дороге охранник зачитывал внутренние правила. Нельзя громко разговаривать, как-либо бурно проявлять эмоции, упоминать где-либо прежнее имя. Обращаться друг к другу только по номерам. Имя – вообще одно из главных табу. Нельзя употреблять определенные слова и жесты – их список есть в бараках. Нельзя сидеть, если стоит кто-то из настоящих работников, исключение – рабочий процесс. Категорически запрещено любое нарушение режима: через полминуты после отбоя не будешь в койке – наказание. Нельзя читать, смотреть, слушать книги, фильмы, музыку, кроме тех, что одобрены администрацией и предлагаются к ознакомлению в выходные и сокращенные дни. Запрещено недоносительство – если по какой-то причине рабу становится известно о нарушении, о котором неизвестно охране, он обязан о нем доложить. Категорически запрещены любые сексуальные действия как между рабами, вне зависимости от пола, так и мастурбация. И еще многое, многое запрещено… Наказания – увеличение времени работы на корпорацию на срок от недели до месяца, в зависимости от проступка, плюс телесное наказание, в зависимости от проступка. Телесное наказание распространяется на весь барак, увеличение времени работы – только на провинившихся. За некоторые проступки – карцер. Раз в неделю – укороченный день, двенадцать часов работы вместо обычных четырнадцати, разрешен просмотр фильмов, прослушивание музыки и чтение книг. Раз в две недели – выходной день, разрешены фильмы, книги, музыка, компьютерные игры. Раз в месяц – доступ к специально нанятой проститутке на час. Слушая все это, Стас все отчетливее понимал, что у него нет ни единого шанса. Даже пять лет в таких условиях лишат способности думать, а учитывая то, что срок еще увеличится, и не раз… И в то же время, чем ясней становилось, что выжить и выйти отсюда – невозможно, тем больше крепла уверенность Стаса в том, что он – выживет и выйдет. Вне зависимости от чего бы то ни было. Барак оказался помещением общей площадью около двадцати квадратных метров. Вдоль стен стояли двухэтажные койки – две справа и три слева, между ними оставался проход чуть меньше метра шириной. Справа от двери – шкаф. Больше в бараке не было ничего – и никого. – Рабочий день закончится через час. Оставайся здесь. Завтра пойдешь на завтрак со своим бараком, после завтрака – с ними же на работу. Подойдешь к старшему смены, назовешься, он определит твою работу. Вопросы есть? – Да, – ответил Стас, уныло обозревая обстановку. – Разрешите спросить? – Спрашивай. – Рабочий день – пятнадцать часов. Завтрак, обед, ужин – суммарно полтора часа. На всякое прочее – еще полчаса. Сон – шесть часов. Остается еще два часа. Что разрешено в них делать? – Чего ты хочешь? – спокойствие и вежливость охранника насторожили бы кого-то другого, но Ветровский ощущал – тот вполне искренен. Ему почему-то все еще везло. – Учиться. Я осужден на пять лет. Значит – не выйду отсюда. Тогда почему бы не добиться чего-то лучшего, чем это? – он красноречиво обвел рукой серый барак. Охранник почему-то помрачнел, отстранился. – Завтра возьмешь у старшего смены бумагу, напишешь заявление на имя Аркадия Венедиктовича. Он решит, – сухо сказал он. – Еще вопросы есть? – Да. Выходные и укороченные дни – их обязательно проводить со всеми или можно тратить на учебу? – Если разрешат учебу – можно. Кроме того, если хорошо себя покажешь – два часа в день вместо работы можешь учиться. Учти – проверять будут строго. Узнают, что отлыниваешь – можешь не пережить наказание. – Спасибо, – искренне сказал Ветровский. Охранник вышел, замок камеры тихо щелкнул. Стас остался один. Сегодня выдался на редкость тяжелый день. Уже к ужину тридцать два-шестнадцать-восемь чувствовал себя так, будто отпахал без отдыха часов двадцать. В четвертом бараке, вместе с которым работал его десяток, не хватало двух номеров, в его собственном шестнадцатом не хватало одного, а работы на них взвалили, будто трудились не два увечных десятка, а три полных. Тридцать два-шестнадцать-восемь бросил взгляд на большие часы, висевшие над дверями зала – без пяти одиннадцать. Еще пять минут – и все. Пойти в барак, занять свою койку и лечь спать. Послезавтра – укороченный день, можно будет посмотреть фильм – тридцать два- шестнадцать-два, у него укороченный был вчера, говорил, что в фильмотеке появился новый классный детективный боевик германского производства. Или просто пойти поспать? – Восьмой, ты о чем думаешь? – рявкнул тридцать два-шестнадцать-четыре, старший их барака. Восьмой поморщился. – Полминуты до конца, – он указал на часы. – Вот и работай до последней секунды! – громко сказал Четвертый, косясь в сторону. Восьмой проследил за его взглядом и увидел начальника смены. Понятно, просто выслуживается. Скорей бы уже с ним что-нибудь случилось! Четвертый со своим желанием получить повышение достал весь шестнадцатый барак, а когда поступивший месяц назад новенький, немолодой мужчина тридцать два-шестнадцать-семь, оступился и упал, скинув на пол блок питания компа, за что все получили наказание, Четвертый его уже в бараке избил до потери сознания. На следующий день Седьмого забрали, и десяток опять оказался в урезанном составе. – Все, окончание рабочего дня. Выключайте компы, и на выход. Конвой ждал за дверями. Восьмой привычно сомкнул за спиной руки, ощутил, как прижались друг к другу магнитные наручники. Девять «рабов» под прицелом дистанционных парализаторов – во внутренних помещениях корпорации запрещалось использование плазменного оружия – быстрым шагом двинулись в