– Пожалуйста, – упрашивала Танит. – Осталось так мало времени. – И Айна кивнула и подобрала юбку, садясь на кровать и скрипя коленными суставами. Танит прижалась к ней и прошептала: – Ты послала вестников, нашла кого послать?

– Я послала двух молодых прапорщиков из легиона Бен-Амона. Они преклоняются перед святым отцом, как будто он сам бог. Я сказала им, что ты в смертельной опасности и что святой отец должен вернуться как можно скорее.

– Ты думаешь, они его найдут?

– Он может пойти по ста дорогам, а земля широка. Не стану лгать тебе, дитя мое. Шансы невелики.

– Я знаю, – сказала Танит. – А если они его найдут, сможет ли он вернуться вовремя? А если вернется, сможет ли переубедить Великого Льва?

– Если вернется вовремя, ты в безопасности. Я знаю этого человека.

– Жди его, Айна. Если он вернется, иди к нему тайно и скажи, что царь знает о нас. Ты должна предупредить его об этом, иначе он тоже в опасности.

– Я предупрежу его, – пообещала Айна.

– О, я молюсь всем богам Опета, чтобы он возвращался поскорее. Я не хочу умирать, мать. Я могого еще хочу от жизни, но дни бегут так быстро. Уже шестой день праздника. Если за эти четыре дня Хай не вернется, моя жизнь кончена.

– Спокойней, дитя, – сказала Айна и похлопала Танит по плечу, успокаивая ее. – Будь храброй, дитя.

– Это нелегко, – ответила Танит, – но я постараюсь. – И она оторвалась от объятий Айны и выпрямилась. – Или, мать, иначе Хака снова побьет тебя.

Часовой со стены крепости Занат, к югу от большой реки, смотрел на стоявшего под стеной странного человека. Копье часовой держал в правой руке под парапетом. Волосы у человека грязные и спутанные, доспехов у него нет, одежда висит клочьями, лицо избито и вспухло. Он кажется раненым, стоит неестественно, согнувшись под тяжестью лежащего на плече большого боевого топра.

– Как тебя зовут и какое у тебя дело? – спросил часовой, и путник поглядел на него.

– Я Бен-Амон, верховный жрец Баала и воин Опета, и дело у меня царское.

Часовой вздрогнул и поставил копье. Он понял, что чуть не стал посмешищем. Горбатая спина и топор известны во всех четырех царствах, он должен был узнать немедленно, и, ругая себя, часовой побежал во двор, к воротам, вызывая офицера, чтобы предупредить о почетном госте.

Хай прошел в боковые ворота, как только их открыли, и оборвал военные приветствия, сказав: «Довольно этой чепухи».

Офицер поразился: любимый ритуал легиона оборван так бесцеремонно, и сдержал улыбку. Вместе с оборванной одеждой и нищенской внешностью эта история станет одной из легенд, которые и так окружают этого замечательного маленького человека.

Хай шел мимо торопливо собранного караула, на ходу спрашивая офицера: «Где генерал? Он здесь?»

– Да, мой господин... святейшество. Он в своей квартире.

– Хвала Баалу! – Хай облегченно вздохнул.

Хай проглотил толстый ломоть холодного мяса, зажатый между двумя лепешками, и запил его чашей красного вина, продолжая с полным ртом говорить и отдавать приказы.

Писец Мармона записывал каждую статью, стараясь не отстать от потока слов. Мармон сидел в углу, его седая голова блестела, как летняя грозовая туча, лицо было обеспокоено и тревожно.

Он не мог поверить услышанному, но знал, что сомневаться в словах Хая Бен-Амона нельзя. Он понял, что виноват, что это он обязан был обнаружить угрозу, которая так стремительно выросла у границы. Может, он слишком много времени занимался древней историей, а может, стал слишком стар и слаб, не осознавая этого. Какое наказание ждет его от Хая Бен-Амона и Великого Льва Опета? Ни тот, ни другой не оставляли промахи незамеченными.

Он слушал, как Хай отдает приказы, которые поднимают по тревоге все гарнизоны, по которым начнется призыв во все расформированные легионы, как он рассылает по всей империи вестников, которые объявляют о военном положении. Мармон удивлялся смелости этого человека, который один принимает такие решения, за которые ему предстоит отвечать перед царем и советом девяти. Он будет отвечать за все потери и убытки, которые возникнут в промышленности и торговле по всей империи. От такого решения зависела вся его жизнь, так же как и жизнь всего Опета.

Он смотрел, как Хай подписывает приказы, и понимал, что у него самого на это не хватило бы решимости. Он послал бы в Опет за приказами и, вероятно, поставил бы под угрозу шансы на победу. Им противостоит враг, настолько превосходящий их по численности, что победу могут даровать только боги.

Хай закончил. Он подписал последний приказ, и огонь в нем погас. Только тогда Мармон понял, насколько истощен этот человек. Хай пошатнулся, все его тело, казалось, съежилось под бременем усталости.

Мармон вскочил со стула и подошел к Хаю. Хай отвел протянутую руку и постарался собраться с силами.

– Я должен отправляться в Опет, – он говорил, как пьяный, и стоял, держась за угол стола. – Какой сегодня день, Мармон? Я утратил счет дням.

– Седьмой день праздника, святейшество.

– Праздника? – Хай тупо посмотрел на него.

– Плодородия Земли, – напомнил ему Мармон.

– Да, – Хай кивнул. – Я не думал, что уже так поздно. У тебя есть боевой слон, чтобы отвезти меня в Опет?

– Нет, святейшество, – с сожалением ответил Мармон. – Здесь нет слонов.

– Придется идти пешком.

– Сначала ты должен отдохнуть.

– Да, – согласился Хай. – Должен. – И позволил Мармону отвести себя в спальню. Падая на кровать, он спросил Мармона: «Сколько отсюда до Опета?»

– Если идти быстро, шесть дней. Пять, если лететь.

– Я полечу, – сказал Хай. – Разбуди меня на рассвете. – И тут же уснул.

Глядя на спящего, Мармон испытывал странные ощущения. Он восхищался великим сердцем этого маленького человека, завидовал энергии, которая всегда выделяла его среди окружающих, и радовался, что во время такого кризиса их поведет Хай Бен-Амон.

Тут он вспомнил о вестнике из Опета, молодом прапорщике из легиона Бен-Амона, который накануне прибыл в крепость со срочным донесением верховному жрецу. Мармон подумал немного и решил не тревожить спящего. Скажет ему утром.

На рассвете Хай проснулся, слегка поел, смазал маслом тело. Через двадцать минут он пробежал через ворота крепости в сопровождении пятнадцати легионеров, и только когда они исчезли в темном и молчаливом лесу, Мармон снова вспомнил о юном прапорщике.

Он хотел послать вестника вслед за Хаем, но понял, что никакой скороход его не догонит. Скорость ног Хая тоже вошла в легенду.

– Все равно он скоро будет в Опете, – подумал Мармон. И пошел по стенам крепости, пока не оказался в дальнем углу, у леса. Здесь он стоял до наступления темноты, глядя на беспокойный север и думая, скоро ли придет враг.

Божественный Совет явился в келью Танит на утро девятого дня праздника Плодородия Земли. Первой шла преподобная мать, хрупкая и нерешительная, глаза у нее бегали от сознания вины.

– У нас радостная новость для тебя, дитя мое, – сказала она Танит, и та быстро села на кровати, сердце ее прыгнуло. Может, Великий Лев изменил свое решение.

– О преподобная мать, – прошептала она, чувствуя слезы на глазах. Она ослабла от потери ребенка и часто плакала.