– Хорошо, – согласился Хай, – перевези меня.

С помощью течения Сторч направил утлый челнок под нужным углом. Перед ними бакланы били воду в попытках взлететь, между стеблями лилии мелькали мелкие рыбки, а в глубокую воду с берегов соскальзывали зловещие тела крокодилов.

Они причалили к глинистому берегу, испещренному следами многочисленных животных, которые приходят сюда на водопой, и Сторч спрятал каноэ. Он провел Хая вверх, на поляну, поросшую ядовито- зеленой болотной травой. Они по пояс брели среди тесно сросшихся стеблей, и почва под ногами была податливой и влажной.

В центре поляны Сторч неожиданно остановился и знаком велел Хаю не двигаться. Он наклонил голову и прислушался. Они долго стояли, застыв, потом Сторч попросил Хая оставаться на месте, а сам прошел вперед.

Пройдя сто шагов, он снова остановился, но теперь повернулся и посмотрел на Хая.

Впервые за все время на лице его появилось чувство, дикое возбуждение и торжество.

Он поднял правую руку, обвиняющим жестом указал на Хая и крикнул на венди: «Вот он! Возьмите его!»

Трава на поляне зашуршала и дрогнула, как будто подул сильный ветер, и из укрытий ряд за рядом появилось множество воинов венди. Соединив щиты, они образовали концентрические круги вокруг Хая, полностью окружили его, и плюмажи их головных уборов угрожающе качались.

Как руки, сжимающие горло, круги воинов приближались к Хаю. Он отчаянно осматривался, ища пути к спасению. Его не было, и он сорвал чехол с лезвия топора с грифами и бросился, как террьер на черного буйвола.

– За Баала! – вызывающе крикнул он, ударяя в сплошную массу черных воинов.

– Здесь дурно пахнет, – пожаловался Ланнон, принюхиваясь. – Нельзя ли пробить вентиляционные шахты на поверхность?

– Величество! – Риб-Адди не мог скрыть своего ужаса. – Подумай, что это значит! Рабочие – здесь?! – Он широким жестом обвел сокровищницу. – Можно представить себе, что они станут рассказывать и как это разожжет алчность всех разбойников четырех царств.

Именно по этой причине местоположение и содержимое царской сокровищницы хранилось в величайшей тайне. Это была самая большая тайна империи, известная только царю, верховным жрецу и жрице, Риб- Адди и еще четверым чиновникам.

– Я бы сразу после окончания работы послал их к богам, – объяснил разумно Ланнон.

Риб-Адди удивленно замигал. Он не предусмотрел такого радикального решения проблемы. Потребовалось поскрести бороденку и подумать, прежде чем выдвинуть новое возражение.

– Вентиляционная шахта послужит доступом для воров, грызунов и сырости. Все тут будет разрушено и уничтожено.

– Ну, хорошо. – Ланнон оставил эту тему, хорошо зная, что Риб-Адди противится переменам, просто потому что это перемены. То, что было хорошо прошедшие двести лет, хорошо и на будущие двести.

Ланнон смотрел, как последний палец золота из очередной доставки из срединного царства почтительно укладывается в специальном углублении сокровищницы. Риб-Адди тщательно записал в свиток количество, и Ланнон утвердил запись, поставив под ней свой личный знак.

Четыре доверенных чиновника цепочкой вышли из длинного помещения сокровищницы. Пока они поднимались по каменным ступеням, Риб-Адди закрыл железные ворота. Он прижал знак Ланнона к глиняной табличке, потом они с Ланноном поднялись по лестнице и через солнечные двери прошли в архив. Ланнон закрыл дверь, и массивная плита с шумом заняла свое место.

Ланнон сделал знак солнца перед изображением бога на двери, потом вместе с Риб-Адди, обсуждающим его богатства в различных их проявлениях, прошел вдоль архива. Полки были забиты записями царств, и оставалось мало места. Скоро придется заняться расширением этих катакомб. Надо их увеличить, не повредив и не нарушив существующей структуры.

Они прошли через главный портал с его тяжелыми кожаными занавесями в прихожую, которую всегда охраняли офицеры Шестого легиона. В любое время дня и ночи тут находились два офицера, и их вызова ждал отряд отборных воинов легона Бен-Амона. Шестой легион первоначально был создан как охрана храмов и сокровищ царства, и это по-прежнему составляло важную часть его обязанностей.

В лабиринте храма Астарты Риб-Адди подобострастно попросил разрешения удалиться и со своими четырьмя подчиненными пятился, кланяясь, пока не исчез за поворотом коридора.

С помощью четырех жриц Ланнон, нагой и величественный, совершил ритуальное омовение в бассейне Астарты, и пока его одевали в одежды просителя, умудрился сунуть руку под юбку одной из послушниц, так что другие не заметили. Выражение лица послушницы не изменилось, но она прижалась к пальцам Ланнона, прежде чем отойти, и, идя по коридору к приемному помещению, Ланнон поглаживал пальцами усы, чтобы вдохнуть запах девушки.

Они все горячи, как лепешки на сковороде, эти божьи невесты, и приходится им рассчитывать либо на объятия подруг, либо на беглое внимание жрецов или храмовых стражников. Ланнон улыбнулся и подумал, как много их воспользуются вольностями праздника Плодородия Земли. Как часто он сам совершал смертный грех с какой-нибудь закутанной в плащ и замаскированной жрицей. Праздник приближался, он начнется через две недели, и Ланнон всегда с нетерпением ждал его. Потом он с сожалением подумал, что Хай вряд ли вернется к этому времени, чтобы участвовать в праздновании. Это уменьшит для него радость праздника. Настроение Ланнона всегда было изменчиво, и через десять шагов хорошее состояние духа исчезло. Входя в приемное помещение, он сердито хмурился.

Он взглянул на пророчицу, сидевшую, как статуя из слоновой кости, на своем троне, сложив руки на коленях; лицо ее, покрытое косметикой, напоминало маску, лоб натерт белым порошком сурьмы, веки металлически голубые, а рот алым пятном выделяется на бледном лице. Ланнон нашел, на ком сорвать дурное настроение.

Небрежно кланяясь, он вспомнил, сколько раз эта ведьма перечила ему и расстраивала его планы. Он ненавидел эти встречи с пророчицей, и в то же время они вызывали в нем странное очарование. Он понимал, что большая часть этих пророчеств – суета сует, вероятно, подсказанная занимающимися политикой жрецами. Но среди них бывало немало проницательных замечаний и дельных советов, а иногда с уст пророчицы срывались самородки чистого золота. Во время своих регулярных посещений он прислушивался к тонам голоса пророчицы. Как и Риб-Адди, пророчица иногда колебалась или сомневалась, произнося свои откровения. Ланнон был чувствителен к этому, но особенно он был внимателен, когда она говорила монотонным низким голосом. Именно тогда она давала внушенные богами истинные прорчества.

Он стоял перед ней, расставив ноги и сжав кулаки. С высокомерием царя, усугубленным дурным настроением, задал он первый вопрос.

Танит ненавидела эти встречи с Великим Львом. Он пугал ее. Как будто тебя закрыли в клетке с прекрасным, но опасным хищником, с беспокойной энергией и непредсказуемым поведением. В бледно- голубых стальных глазах светилась хищная жажда убийства, черты лица у него совершенные, но холодные и полны той же страсти.

Обычно ее успокаивало присутствие Хая за занавесом, но сегодня она одна – и больна.

Ночь была жаркая и душная, и ребенек в ее чреве тяжел, как камень. Бледная и неотдохнувшая, встала она утром, вся покрытая ночным потом; она заставила себя съесть приготовленный Айной завтрак, и тут же ее вырвало.

В горле у нее было еще горько от рвоты, и пот покрывал тело, стекая ручейками по бокам и животу. Она задыхалась, дышала тяжело, тело ее ослабло, а царь продолжал задавать вопросы.

Она не была готова к ним, ее ответы состояли из пустых слов, сказанных без убеждения, она пыталась сосредоточиться, вспомнить, чему учил ее Хай.

Царь начал сердиться, он беспокойно расхаживал по помещению, утомляя ее своей энергией. Она чувствовала, как под маской косметики скапливается пот. Кожа ее зудела и распухала, поры были закрыты краской, и она жаждала смыть ее. Вдруг ей представилось удивительное видение прохладной воды, падающей на поросшие мхом скалы, она погружала свое обнаженное тело в воду, и волосы ее расстилались по поверхности, как стебли водного растения.