Один из офицеров рискнул предположить: «Их должно быть не меньше тридцати тысяч».

– Это самое меньшее, величество, – согласился центурион.

– Тридцать тысяч, во имя святого Баала, – прошептал Ланнон. – Так много! – Но тут его охватил гнев, и он резко заговорил: – Какие силы противостоят им? Сколько легионов мобилизовано?

– В Зенге два легиона, – сообщил один офицер.

– Они не успеют, – ответил Ланнон.

– Один легион здесь, в Опете.

– Слишком далеко, слишком далеко, – прорычал Ланнон.

– И еще два на южном берегу большой реки.

– Они разбросаны по гарнизонам на пятиста милях. А все остальные расформированы? – спросил Ланнон. – Сколько потребуется, чтобы призвать их?

– Десять дней.

– Слишком долго, – выпалил Ланнон. – Восстание нужно подавить безжалостно. Это чума, она распространяется, как огонь в сухом папирусе. Нужно изолировать его и погасить. Погасить каждую искру. Какие еще у нас силы?

– Его святость, – почтительно сказал один из офицеров, и Ланнон посмотрел на него. Он забыл о Хае. – Он в Синале, точно на пути рабов на север.

– Хай! – негромко сказал Ланнон и замолчал, пока его офицеры начали горячо спорить.

– У него только две когорты – 1 200 человек, а ему противостоит армия в 30 000.

– Не армия, а толпа рабов.

– Но тридцать тысяч.

– Мы не можем вовремя выслать ему подкрепления.

– Было бы глупо сражаться при таком соотношении сил, а мой господин Хай Бен-Амон не глупец.

– Ближайшие резервы в Сетте на реке.

– Бен-Амон не будет сражаться, – заявил один из них, и все посмотрели на Ланнона, ожидая его слов.

Ланнон улыбнулся. «Успокойтесь. Бен-Амон будет сражаться. В избраноое им самим время, в избранном месте его святость будет сражаться. – Улыбка его исчезла. – Через четыре часа со всеми наличными силами я выступаю на поддержку Бен-Амона. Отдайте приказ собрать все расформированные легионы, пошлите бегунов в Зенг».

– Будет сражение? – спросила Танит. Ее глаза горели, губы раскрылись в предвкушении. – Настоящее сражение, как те, о которых ты поешь?

Хай улыбнулся, не отрываясь от столика, на котором писал приказ командиру гарнизона Сетта.

– Собери все войска своего сектора и держи их за стенами. Сообщи запасы копий, стрел и другого оружия. Сколько слонов в твоем распоряжении? Прикажи галерам речного патруля бросить якорь в пределах стен и жди моих приказаний. Сообщи, каков уровень воды в реке. Какие броды доступны для перехода? В течение шести дней я прибуду и приму на себя комнадование. Я собираюсь воспрепятствовать врагу переправиться через реку и...

Танит соскользнула с кушетки и пересекла палатку. Она подошла к Хаю сзади и сунула палец ему в ухо.

– Мой господин.

– Танит, я очень занят. Это важно.

– Не более важно, чем ответить на мой вопрос, будет ли сражение.

– Да, – кратко ответил Хай. – Да, будет.

– Хорошо! – Танит захлопала в ладоши. – Я никогда не видела настоящее сражение.

– И не увидишь, – мрачно сказал Хай и вернулся к приказу. – Ты отправишься завтра на боевом слоне под охраной в пятьдесят человек. Вернешься в Опет до окончания беспорядков.

Танит вернулась на кушетку и легла на нее, проказливо разбросав одежду и обнажив свои стройные бедра. Она посмотрела на затылок Хая, и губы ее упрямо сжались.

– Это только твой план, святой отец, – неслышно сказала она.

Танит лежала без сна и прислушивалась к голосам Хая и его офицеров, обсуждавших предстоящую кампанию. Ее палатка очень удобно располагалась рядом с палаткой верховного жреца, и неосвещенное пространство между ними можно было пересечь незаметно для часовых. Это путешествие в Синал планировалось Хаем как любовное свидание, как бегство от ограничений Опета.

Айна, старая жрица, что-то забормотала во сне. Танит подобрала одну из своих сандалий и швырнула в нее. Айна икнула и замолкла.

Танит была слишком возбуждена происходящими событиями, чтобы уснуть. На них надвигается армия рабов, десятки тысяч дикарей, оставляя за собой широкую полосу насилий, убийств и обожженной земли.

Весь день в лагерь стекались беглецы, каждый приносил новые рассказы, полные ужаса и смерти. Этим варварам противостоял Хай Бен-Амон и небольшая группа героев, которые уступали врагу в численности один к двадцати. Такие дела входят в легенды, и Танит не собиралась пропускать ни одного мгновения. В ее сознании исход был предрешен, в балладах герой всегда побеждает. Он любимец богов и потому непобедим. Жаль, что любимец богов в своем обычном мужском высокомерии становится неразумен, но у Танит были свои планы.

Намного после полуночи Танит услышала, что офицеры уходят от Хая и направляются к своим палаткам. Она села и постаралась вызвать слезы. Обычно она достигала этого, вспоминая щенка, который был у нее в детстве. Леопард утащил его. Сегодня трюк не сработал, и Танит пришлось удовлетвориться тем, что она натерла глаза костяшками пальцев.

Хай лежал на своей кушетке, лампа горела низко, и в углах палатки было темно. Когда Танит скользнула в палатку, он быстро приподнялся на локте. Прежде чем он смог заговорить, она легла рядом с ним и обняла его за шею. Она дрожала.

– Что с тобой, мое сердце? – Хай встревожился.

– О мой господин, сон. Дурное предзнаменование. – И Хай почувствовал холодок на спине. За два года он понял, что Танит обладает настоящим пророческим даром. У нее бывают яркие видение будущего, от мелких происшествий до самых серьезных дел. И если Хай репетировал с ней ее пророчества, то только относительно мирских дел. Он, однако, научился уважать ее способности. Танит знала это. Она прошептала: – Я шла по ночному полю, освещенному только погребальными кострами. – И Хай крепче прижал ее к себе, чувствуя, как холод разливается по телу. Ночь, погребальные костры – действительно дурное предзнаменование.

– Я плакала, мой господин. Не знаю почему, но у меня было чувство большой утраты. Произошло сражение. Поле было усеяно оружием и разбитыми щитами. Я увидела штандарт Шестого легиона – птицу солнца, она была разбита и лежала в пыли. – Хай вздрогнул от страха: птица солнца, брошенная на землю! Это не только символ его легиона, но и его собственный личный тотем.

– И тут со мной оказалась госпожа Астарта. Она тоже плакала. Серебряные слезы бежали по ее белому лицу. Она была прекрасна и очень печальна. Она заговорила со мной, печально упрекала меня: «Тебе следовало остаться с ним, Танит. Этого никогда бы не случилось, если бы ты осталась с ним».

Хай почувствовал сквозь сверхъестественный страх червячок сомнения. Он положил руки на плечи Танит и отвел от себя ее лицо, чтобы лучше видеть. Глаза ее покраснели, слезы бежали по щекам, но он все же сомневался. Слишком все совпадает, а он знал, что когда Танит чего-нибудь хочет, то ни за что не отступится.

– Танит, – строго сказал он. – Ты знаешь, какой серьезный грех – выдумывать слова богов.

Танит горячо кивнула. «О да, мой господин».

– Как у пророчицы у тебя есть священный долг, – настаивал Хай, и Танит вытерла щеки и вспомнила, как Хай использовал ее священный долг для того, чтобы направлять политические и экономические дела царства, не говоря уже о личной выгоде. Она не могла отказать себе в удовольствии отплатить ему той же монетой.

– Я хорошо знаю это, святой отец. – Хай смотрел на нее, но не видел доказательств вины. Не в силах дальше выдерживать этот проницательный взгляд, Танит зарылась лицом ему в шею и молча ждала.