кресла. Я снова безрезультатно повернула ключ зажигания, достала из бардачка пачку сигарет, щелкнула зажигалкой. Затянулась так глубоко, что даже закружилась голова. Почему-то вспомнила маму. Сердце сдавила тоска. Родители наверняка переживают, что я не звоню, гадают, куда я подевалась… Бог знает, что они могут подумать…

Я загасила в пепельнице окурок, застегнула «молнию» на сумке и вылезла из машины. Подхватила монаховский пиджак и понуро побрела к дому Врублевской. Мне ничего другого не оставалось. Это странное место не хотело меня отпускать.

Кара очнулась в душном купе под мерный стук колес. Она не помнила, что произошло, как она очутилась в поезде, лишь какие-то смутные обрывки. Сильно болела голова, было трудно дышать.

Дюк! – ударило в висок. Он ведь ждет ее в гостинице, а она…

Надо бежать к нему!

Кара резко поднялась, но тут же рухнула на подушку – в глазах заплясали тысячи огоньков. Бесполезно. Ее предали.

Кара попыталась представить лицо Дюка, но черты его расплывались, сливаясь в одно бледное пятно.

Далекий Рим казался теперь фантастическим сном, волшебной сказкой про Золушку.

Кара вытащила из-под блузки кулон – подарок Дюка, и приложила к губам.

С потолка лился тусклый свет, а за мутным окном стояла непроглядная темень. Кара, пошатываясь, встала и потянула за ручку на раме. Окно со скрипом скользнуло вниз, в купе ворвался влажный ветерок, пропитанный запахом дыма и рельсов.

На маленьком столике позвякивали друг о друга графин с водой и стакан в железном подстаканнике.

Кара налила воды и жадно выпила.

Раздался щелчок, тяжелая дверь отъехала в сторону.

– Проснулись? – поинтересовался Стертый, появившийся на пороге. В руках он держал поднос с тарелками и бутылкой коньяка. – Ох, и напугали же вы нас.

Коридор за его спиной был ярко освещен, Кара сощурилась – в глаза будто швырнули песок. Она опустилась на кушетку и сомкнула веки.

– Что случилось? – хрипло спросила она.

– А вы не помните? – отчего-то обрадовался Стертый.

Он был здорово навеселе.

– Нет, – солгала она.

– Вам стало плохо. Потеряли сознание, упали. Ударились, вон щека вся опухла. Перенапряжение, наверное. Хорошо, доктор случайно рядом оказался, укольчик вам вколол. Но пришлось вас срочно в Москву транспортировать.

Кара промолчала. В памяти внезапно всплыли события минувшего вечера. Она не знала, что было больнее – предательство Веры или подлость Стертого?

– Вот, – объявил Стертый, – я поесть принес из вагона-ресторана. Вам надо подкрепиться.

– Спасибо, я не голодна. Я хочу лечь. Мне нехорошо.

– Ложитесь, вам никто не мешает.

– Вы мешаете, – с нажимом произнесла Кара. – Уйдите отсюда.

Вместо того чтобы уйти, Стертый плюхнулся рядом с Карой, поместил руку ей на грудь и больно стиснул. Уткнулся слюнявыми губами ей в шею.

– Ну же, – прерывисто дыша, шепнул он. – Давай…

Кару обдало удушливой волной перегара и немытого тела. Она отпрянула и оттолкнула его.

– Не смейте прикасаться ко мне! – справившись с подступившей тошнотой, выдавила Кара. – Убирайтесь вон! Я, между прочим, все помню. Как вы меня ударили, как вывезли тайно…

– Ах, вот как! – злобно прошипел Стертый. Глаза его угрожающе сузились. – Помнишь, значит. Так тем более, нечего корчить из себя гордую и неприступную. Подстилка буржуйская. Капиталистам проклятым можно, значит, а нам, честным людям, значит, нельзя…

Он резко повернулся, заломил ее руки назад и попытался расстегнуть пуговицы на блузке. Кара вырвала руку и влепила ему пощечину.

– Ах ты, мразь, – взревел Стертый и вытер рот тыльной стороной ладони.

Презрительно сплюнул на пол и навалился на нее. Схватил за волосы, запрокинул ее голову назад.

– Шейка-то у тебя какая тоненькая, – хмыкнул он. – О, а это что такое?

Стертый дернул за цепочку, подаренную Дюком, кулон со звоном упал на пол.

«Ну вот и все, – почему-то подумала Кара. – Теперь уже точно все…»

Она попыталась вырваться, но Стертый намертво пригвоздил ее к подушке. Он оказался очень сильным, а она, она была слишком слаба после укола снотворного. Кара не могла пошевелиться. Она ничего не могла сделать. Лежала молча, кусая губы в кровь, глотая горячие слезы, стекавшие по щекам. Сердце неистово колотилось о грудную клетку, словно норовило выпрыгнуть наружу.

Все кончилось очень быстро, но для Кары эти несколько минут превратились в вечность.

Стертый, наконец, оставил ее в покое. Отдышавшись, он открутил пробку на бутылке коньяка и сделал несколько внушительных глотков.

– Хочешь? – великодушно спросил Кару. Стертый пьянел на глазах. Не дождавшись ответа, пожал плечами. – Ну, как хочешь…

Потом нагнулся, поднял разорванную цепочку с кулоном и небрежно сунул в карман. Недопитый коньяк последовал за кулоном.

– Приятных сновидений, – мерзко хохотнул Стертый, и дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Кара сползла на пол, обхватила голову руками и тоненько завыла.

Она больше не хотела жить. Открыть полностью окно и выпрыгнуть, прямо на рельсы, под колеса… И не будет больше этой боли, не будет предательств, унижений. Ничего не будет…

Кара вскочила и ухватилась за ручку оконной рамы.

Но тут машинист резко затормозил, состав дернулся и со скрежетом остановился.

Кара упала, попав ладонью прямо на круглый золотой диск – вторую часть кулона с надписью «ERUS».

«Это знак», – подумала она и сжала медальон в кулаке.

Значит, еще не время…

От выкуренной натощак сигареты меня слегка подташнивало, и я первым делом отправилась на кухню. Разогрела чайник, достала из шкафчика пару сухих галет. Благодаря балету я ем очень мало, можно сказать, чисто символически. Насмотревшись на меня, мой муж тоже отказался от многого, в частности, от сладостей и копченостей, которые раньше обожал. Может быть, стоит позвонить Кириллу и попросить его забрать меня отсюда? По пути мы поговорим, и кто знает…

Я допила кофе, поставила пустую чашку в мойку, пустила воду… Привычные будничные дела отвлекли меня от мрачных мыслей, но стоило только закрутить кран, как они накатили с новой силой.

Я вздохнула и рухнула на стул. От резкого движения пиджак Монахова, висевший на спинке, сполз на пол, и из внутреннего кармана вывалился пухлый кожаный бумажник. Я подняла его и, не знаю зачем, раскрыла. Там лежали права, техпаспорт и фотография Веры… Непослушными пальцами я извлекла фотографию из пластиковой ячейки и не поверила собственным глазам. Зачем я полезла в чужой бумажник?

Вера Монахова была запечатлена в том самом парке, который был изображен на злополучной картине,