– Не вини себя. Думаю, что это ничего бы не изменило. Знаешь, мне кажется, в тот день, когда ты привезла меня в поселок, он следил за тобой. А потом, сидя за шкафом в репетиционной, подслушивал. Понял, что ты хочешь уйти от него. И начал действовать.

– Решил, что меня можно купить с помощью дворца в Риме, – горько усмехнулась Фиалка.

– Да нет, он, скорее, искренне верил в магическую силу древнего амулета.

Я погладила пальцами выпуклую прохладную поверхность воссоединенного кулона. Теперь я тоже верила в его силу. Не будь у меня тогда бархатного футляра, подземелье не отпустило бы меня.

Представитель семьи Фабио, приезжавший из Италии за его останками, с заметным облегчением презентовал кулон мне, когда узнал, что мы с Монаховым не претендуем на виллу ди Коломбо. И когда мы вернули ему полотно Караваджо.

В ту роковую ночь окно в спальне осталось открытым, а ливень был очень сильным. Он стучал в стекла, брызги разлетались в разные стороны. В том числе попадали на пейзаж с фонтанами. Вода смыла акварель, которой была написана картина, явив миру шедевр кисти Караваджо. Фабио сам нарисовал пейзаж, чтобы вывезти Караваджо из Италии. Наверняка Врублевская знала об этом, но работа Фабио была ей гораздо дороже, чем все шедевры мира.

Однако о тайне картины случайно узнала Тая, прочитав записку от Фабио. Она рассказала об этом сыну, тот – своей жене. Потом Гала поведала о пейзаже Арсению Титусу, и тот начал охоту. Так что никакой мистики…

– А эта пианистка – Лиза, кажется, – вырвала меня из раздумий Фиалка, – она-то чем не угодила Драчу?

– Наверно, он просто перестраховался. Лиза чувствовала, что между мной и Монаховым что-то происходит, и следила за нами. Она постоянно бродила в окрестностях дома Врублевской и то и дело натыкалась на Драча. Лиза – девушка смелая и решительная. В конце концов она подошла к нему и прямо спросила: кто он такой и что тут делает? Именно в этот момент мы с Норой и увидели их в окно. Драч тогда ей наплел какую-то ерунду, но она не поверила. К тому же ей все время казалось, что лицо Драча ей знакомо. Но она никак не могла вспомнить, где и когда встречала его.

– Да по телевизору видела, где же еще.

– Лиза не смотрит телевизор, – покачала я головой. – В итоге, она вспомнила, но лишь вечером, уже после того, как Драч попытался сбить меня. Она вспомнила, что столкнулась с Драчом в тот день, когда погибла Вера Монахова. Хотела предупредить меня, даже написала записку, но не успела.

– Да-а, – протянула Фиалка. – А Шмакова как жалко! Хотя, чего греха таить, он тоже был порядочным мерзавцем.

– Ну, он думал, что я богатая. Думал с моей помощью уладить свои денежные проблемы. Ведь он проигрался в пух и прах.

– Вот я и говорю, хотел тебя использовать. Разве не мерзавец?

– Но все равно он не заслужил такой смерти.

– Все! Не хочу больше об этом говорить! В конце концов, я прилетела из-за океана вовсе не для того, чтобы ворошить прошлое. Драч мертв, и забудем о нем. Я приехала совсем по другому поводу. – Фиалка лукаво улыбнулась и обняла меня. – Поздравляю! Теперь, котик, я за тебя спокойна. Твой Монахов – это то, что надо!

– Спасибо. – Я смахнула подступившие слезы, вытянула руку и посмотрела на тонкое обручальное кольцо, украшавшее безымянный палец. – Мне важно было услышать это именно от тебя.

Пафнутий выскочил из-за куста, следом за ним появилась Даша, кружась и напевая:

– Я – маленькая балерина…

– Она действительно маленькая балерина, – рассмеялась я. – Мы с ней занимаемся каждый день, и у нее здорово получается. Скоро у нас экзамен в хореографическое училище.

– Прелестная девчушка, и вообще, так у вас тут хорошо. – Фиалка запрокинула голову, посмотрела в бледное осеннее небо и выдохнула облачко пара. – Но мне пора. У меня вечером самолет.

– Жаль. Я много не успела тебе сказать.

– Помни, самые главные слова – несказанные. – Фиалка стянула с руки кольцо с изумрудами в форме трилистника, то самое, которое когда-то Фабио пода–рил Врублевской, и вложила мне в ладонь. – Мне ка– жется, тебе оно дороже, чем мне.

Я представила, как Драч снимает кольцо с мертвой Идиной руки, и с силой сжала его в кулаке.

Мы поднялись с бревна и тихо пошли к дому Врублевской. Вернее, к моему дому. Теперь он принадле– жал мне. Это был свадебный подарок Монахова. А Фиалке он вернул деньги, заплаченные Драчом за дом.

Птичка чирикнула, вспорхнула с ветки и улетела. Словно услышала все, что хотела услышать.