усыпанное звездами. Они пили вино, заку­сывали, вдруг Шао Юнь поставил стакан, схва­тил Е Чэн-луна за руку и, впившись в него гла­зами, спросил:

— Старина Е, поможешь мне в одном деле, а?

— Что такое? — невнятно спросил Е Чэн-лун.

— Я хочу попросить у тебя тот самый чертеж номер четыреста семь, он мне нужен, а завтра утром я его верну.

Е Чэн-лун был так удивлен этой просьбой, что даже застыл с поднятым в руках стаканом. Он уставился на Шао Юня, словно увидел его впер­вые. Наконец, он понял, что не ослышался, лицо у него побагровело. Он угрожающе спросил:

— Кто ты?

— Мы — разведчики.— Шао Юнь отправил в рот кусочек мяса и, бросив на Е Чэн-луна без­различный взгляд, раздельно оказал: — Повто­ряю, давай чертеж!

Только сейчас Е Чэн-лун понял, что означала заботливость Шао Юня. Так вот ради чего он старался! Он схватил Шао Юня за ворот и с пре­зрением сказал:

— Ах ты подлец! Тебе...

Шао Юнь разжал его пальцы и, холодно усме­хаясь, сказал:

— Тебе надо быть поумнее! Не забывай, кто ты такой. Или ты полагаешь, будто никому не известно, что ты был членом одной молодежной организации? Из имеющегося у нас списка твое имя еще не вычеркнуто!

При упоминании о гоминьдановской молодеж­ной организации лицо Е Чэн-луна побагровело еще сильнее, он больше всего боялся именно этого. В 1948 году, когда он учился в школе, он вступил в эту организацию; после участия в ре­волюции, боясь, что признание бросит тень на его хорошую репутацию, он скрыл участие в гоминь­дановской молодежной организации... Потом он часто раскаивался о том, но ему не хватало му­жества признаться. Он постоянно утешал себя: «В конце концов, я хорошо работаю — и все». А о том, что могут найтись люди, которые этим обстоятельством воспользуются, он не думал.

— Я не сделал ничего дурного,— возразил Е Чэн-лун.

— Это чепуха! Если ты ни в чем не виноват, то почему не признался раньше? Кто тебе пове­рит?

Краска сошла с лица Е Чэн-луна, он поблед­нел, руки бессильно лежали на коленях, в мозгу вертелось: «Я беспомощен, беспомощен».

— Давай скорее чертеж, завтра я его верну, но об этом никто не должен знать,— услышал он вкрадчивый голос Шао Юня.— А я дам тебе по­том денег и обещаю больше не беспокоить тебя.

Е Чэн-лун вконец растерялся. Отказать — так этот подлец разоблачит его перед всеми, и что потом будет? А разоблачить его в свою оче­редь — могут не поверить. Дать ему чертеж? Нет, это военная тайна. Он вдруг почувствовал себя на краю пропасти, еще один шаг — и он упадет в бездну и превратится в бесформенную груду поломанных костей и мяса. Затем ему представилось, что он попал в трясину, погру­ жается все глубже и глубже, вот-вот он уйдет в нее с головой... Решение пришло мгновенно: «Нет! Больше нельзя!»

Он внезапно поднялся и двинулся к двери.

Шао Юнь, внимательно следивший за ним, удержал его, рассмеялся.

— Старина Е, ты выдержал испытание! Моло­дец! — Он поднял кверху большой палец, пока­зывая, какой славный малый, по его мнению, Е Чэн-лун.— Хватит притворяться, все тебе рас­скажу. В парторганизацию поступили материалы, порочащие тебя, мне поручили поговорить с то­бой, узнать твои мысли, убедиться в твоей созна­тельности. Теперь мне все ясно. У тебя лишь в прошлом маленькое пятнышко. Ты верен пар­тии и родине.

Эти слова, произнесенные неторопливо, совер­шенно сбили с толку Е Чэн-луна. Он уже не по­нимал, что — правда, что — выдумка. Он подо­зрительно посмотрел на Шао Юня; тот, будто ни­чего не произошло, отхлебнул вина, на его лице появилась честная улыбка, так хорошо знакомая Е Чэн-луну. Немного успокоившись, но сохраняя все еще сердитый вид, Е Чэн-лун спросил:

— Старина Янь, в чем же дело в конце концов?

— Разве я тебе не сказал, что тебя хотели испытать?

— По-моему, это не по-товарищески! — Е Чэн-лун, рассерженный, встал и отошел к окну.

— Ладно, ладно! А ведь ты зря сердишься, разве скрывать прошлое — значит поступать по- партийному? Ты должен критически взглянуть на себя.— Говоря это, он протянул руку к стакану Е Чэн-луна и что-то бросил в него, потом подо­шел к Е Чэн-луну, стоявшему к нему спиной.— Значит, все в порядке, напиши подробную авто­биографию и отнеси ее в парторганизацию, на собрании — я ручаюсь — все поймут тебя. А те­перь хватит сердиться! Давай выпьем!

Е Чэн-лун все еще не оправился от испуга и был сердит: он считал, что Шао Юнь сыграл с ним дурную шутку, но тем не менее подошел к столу, взял стакан и единым духом выпил вино.

...Через полчаса Шао Юнь безо всякого труда вынул из кармана убитого Е Чэн-луна ключи, на­вел в комнате продуманный им порядок и отпра­вился в секретный отдел...

Белая трость

Было душно. Ли Цзянь встал, распахнул окно. В комнату ворвалась струя свежего воздуха. Собирался дождь.

Напротив за столом сидел старичок, одетый в светло-серую одежду западного покроя. Стари­чок был спокоен: сняв очки, он подышал на стекла, протер их шелковым платком, словно в комнате никого, кроме него, не было.

Ли Цзянь молча смотрел на него, в углах рта играла презрительная улыбка. Про себя он ду­мал: «Не вывернешься». Он уже разгадал, о чем думает этот хитрый тип, и хотя тот изо всех сил старался казаться спокойным, от взгляда Ли Цзяня не ускользнуло его внутреннее волнение. Старичок не без труда надел очки — руки у него слегка дрожали.

Ли Цзянь вернулся к столу, сел, постучал красным карандашом.

— Надумали?

— Товарищ, я уже говорил вам, что мои арест — сплошное недоразумение! —- Старичок, бросив на Ли Цзяня быстрый взгляд, серьезно сказал:—Я профессор, я понимаю политику, я верю, что правительство не может несправед­ливо обойтись с хорошим человеком.

— Значит, чистосердечно признаетесь! — стро­го сказал Ли Цзянь.

— Да, да Г—старичок напряг все силы, чтобы напустить на себя искренний вид.— Я правдивый человек и более всего ненавижу лицемерие. Я всегда был человеком, всегда работал, мое стрем­ление — воспитывать из студентов полезных стране людей. Есть люди, которые подтвердят...

В это время хлынул дождь. Порыв ветра во­рвался в комнату. Ли Цзянь подошел к окну, за­крыл его и, обернувшись, неожиданно спросил:

— Хайкс мог бы подтвердить?

Лицо Фан Чжун-мииа мгновенно побледнело,, от его спокойствия не осталось и следа, он начал шарить по карманам, наконец вытащил носовой платок, вытер им лоб. Потом, немного придви­нувшись вместе со стулом вперед, дрожащим го­лосом спросил:

— Что вы сказали?

— Нечего притворяться, «номер двести де­вять»! Быть может, помочь вам покопаться в па­мяти?

Ли Цзянь видел, что первый выпущенный за­ряд попал точно в цель; он почувствовал удов­ летворение. Вначале он и не подозревал, что Фан Чжун-мин имеет отношение к исчезновению чертежа № 407, потом, напав на след старичка, сидевшего в парке на скамейке вместе с Ши Сю-чжу, и выяснив, что агент «№ 3», Фэн Ся, была j отравлена им, Ли Цзявь взялся за эту нить ] и установил, что Фан Чжун-мин является глава- ] рем шайки. Поэтому он и был быстро арестован. ]

Внимательно наблюдая за преступником, ЛиЦзянь достал из папки пожелтевшую фотогра­фию. Фан