моллюска выползает из-за края раковины и впивается ему в ла­донь. Он идет купаться в романтическую лунную ночь, привлекая к себе внимание акул-людоедов всего Тихого океана. Но этот же европеец в панике вскакивает, ус­лышав крики безвредных обезьян-ревунов, нервно вздра­гивает при виде совершенно не опасного для человека лемура-долгопята, вызывая хохот туземцев, и так далее.

Я посвятил специальную статью описаниям того, что для людей каждой культуры мир устроен в виде кон­центрических кругов, и чем ближе к центру — тем все окружающее сильнее изменено человеком, и человек чувствует себя все надежнее, спокойнее, увереннее[59].

В художественной форме лучше всех описал этот архетип Пол Андерсон в своей книге «Три сердца три льва»[60]. В этой книге получается так, что чем ближе к центру Империи, тем труднее прорваться туда «силам хаоса» — великанам, чудовищам, ведьмам, черным ма­гам и прочей пакости. К границам Империи «силы хао­са» усиливаются, а за пределами Империи лежат облас­ти, целиком подчиненные этим силам.

Места разрывов, пороговые места в этой картине мира — места резких изменений ландшафтов. Если даже территория «не наша», но ландшафты знакомые, люди не предполагают неприятных неожиданностей. В не­знакомых ландшафтах человек всегда ждет чего-то не­хорошего, опасного... И хуже того — ждет такой опас­ности, с которой он не умеет справляться, о которой у него нет никаких сведений.

При этом о местах очень отдаленных человек всегда предполагает, что там все устроено «не так», непривыч­но, и следовательно — из этих отдаленных мест подсоз­нательно ожидает вторжения каких-то неприятных соз­даний или новых неведомых опасностей. Это не такое уж неверное представление, потому что из глубин степной Азии вырываются орды Атиллы и Чингисхана, приходят чума и оспа, проникает в Европу серая кры­са, а из Африки двигается СПИД.

С накоплением знаний прежде неведомые земли становятся хорошо знакомыми; ландшафты, пугавшие дедов, превращаются в места отдыха внуков. Но прин­ципиально ничего не меняется, потому что тогда «страш­ные» ландшафты, местности и существа попросту ото­двигаются в более далекие области пространства.

В Средние века Африка и Мадагаскар были обита­лищем людей с собачьей головой, деревьев- людоедов, лемний с глазами на груди и так далее — то есть чудо­вищ. Позже пришлось переместить место обитания опас­ных чудищ в самые отделенные места суши, а для на­дежности — в глубины океана.

В XX веке на Земле просто не осталось достаточно подходящего места, чтобы можно было мотивированно, серьезно бояться... Но как раз к тому времени человече­ство осваивает все ландшафты Земли и «обнаруживает» себя в космическом пространстве, о котором уж вовсе ничего не известно. Очень поучительно наблюдать, как привычные «страшилки» переносились с Земли в космос и как это происходило в самой развитой тогда культуре Земли — в англосаксонской. Британцы первые осозна­ли, что на всей Земле они, некоторым образом, дома и что в любом ландшафте земли не могут чувствовать себя хозяевами. Если даже колониальный полковник не знает чего-то в Китае, кто мешает позвать на помощь другого, который служил как раз в Гонконге? Но именно эта культура первой «пугается» космоса!

Ранний Г.Уэллс пугал читателей то ядовитыми ра­зумными муравьями из Амазонии, которые к 1950 году «откроют Европу»[61], то неведомыми и жуткими летучими тварями, живущими на острове Ява[62], то орхидеями-лю­доедами[63].

Повзрослевший же Г. Уэллс написал не менее жут­кую историю «войны миров»[64] — такой же по смыслу, но уже космический «жутик».

Сегодня напугать марсианами можно разве что жи­телей самых глухих уголков Африки, и вот Р. Хайнлайн переносит действие на какой-то из «спутников Тита­на» — оттуда нападают на землян отвратительные слиз­няки, подчиняющие человека своей воле[65].

В принципе места неведомые и потому опасные мо­гут переноситься бесконечно долго и на любое рас­стояние от Земли, от этого ничего не изменяется.

Север лежит за пределами освоенных человеком земель... По крайней мере, за пределами земель, осво­енных цивилизованным человеком. Это — типичная «не­ведомая Земля». Драматичнейшая история исследова­ния Севера, бесконечной «борьбы со льдом»[66] даже в начале XX века не привела к «покорению» Севера. Еще в середине — конце XIX века высокие широты «украша­ло» здоровенное белое пятно, а Жюль Верн с полным основанием заставлял своих героев обнаружить, что окрестности Северного полюса совершенно свободны ото льда, — для таких предположений были все основа­ния. Говоря попросту — могло быть решительно все, что угодно[67].

Уже в самом конце XIX — в начале XX века скачки к Северному полюсу Пири и Кука в 1906 году, попытки Ф. Нансена достичь его на корабле «Фрам» в 1900-м, а генерала Нобиле на дирижабле в 1928 (!!!) доказывают одно — даже в это время, и даже самой цивилизован­ной части человечества Север предельно плохо извес­тен.

Если посреди Ледовитого океана может быть свобод­ное ото льда море, а посреди Гренландии — теплый оа­зис и при нем — поселок бежавших от цивилизации раз­бойников, то ждать с Севера можно всего, что угодно.

И уж тем более ждать с Севера можно всяких... ну, будем выражаться мягко — всяких необычных существ. И действительно: на протяжении всей истории Европы Север всегда был источником разного рода мифов о всевозможных неприятных существах, а в античное время рассказывали даже о Севере как области, где дей­ствуют другие физические законы.

И уж, во всяком случае, историй про чудовищ типа одноногих людей, волосатых великанов с наклонностя­ми к людоедству, гигантских троллей, троллей менее зловещих разновидностей, про пульпа, Снежную коро­леву, Короля Мрака и других невеселых созданий ходи­ло невероятное количество в Средневековье, продол­жало ходить в Новое время и продолжает ходить до сих пор.

Интересная деталь: но судя по всему, мифы о «дру­гих» в культуре северных народов живут как-то иначе, чем на юге. В Средневековье рассказы о встречах с «другими» — с разумными созданиями нечеловеческой породы, с нечистой силой — ходили по всей Европе, включая теплые страны Средиземноморья. В Италии и на юге Франции рассказывали на редкость неприятные истории про оживающие статуи (литературную версию такой истории приводит П. Мериме [68], и, уверяю вас, он опирался на народные рассказы). Карликов, чертей и ведьм, привидения и вампиров видели постоянно и по всей Европе.

Но наступило прозаическое, скучное Новое время, а особенно тоскливый XIX век — век науки, техники и железных дорог. И массового образования. Из народ­ной культуры стремительно стали исчезать фольклор­ные персонажи, сохраняясь только в самых низовых слоях национальных культур.

А вот на Севере, особенно в Скандинавии и Шот­ландии, почти не произошло исчезновения этих созда­ний из самого актуального, повседневного пласта куль­туры. По страницам далеко не фантастических повестей и романов Сигрид Унсет и Сальмы Лагерлёф постоянно расхаживают то лесные девы, то великаны, то еще кто-то не очень симпатичный. Просто поразительно, с ка­ким удовольствием рассказывают финны всевозможные жутики про водяных, русалок, привидения и встающих покойников! Причем рассказывают вовсе не глупые, не малокультурные люди, а самые что ни на есть образо­ванные и просвещенные. И рассказывают чаще всего в жанре былички, то есть как о подлинных происшествиях.

Этому есть полнейший аналог в России — тот пласт не всегда ушедшего в прошлое фольклора, который жил и сегодня живет на Русском Севере. Фольклора, скорее преображенного, чем измененного современной цивилизацией. Уже в XX веке для русского северянина леший или водяной были не просто мифологическими персонажами, а совершенно реальными существами — такими же, как сосны или медведи. И современный ав­тор описывает встречи с ними живых свидетелей, с ко­торыми беседовал лично сам[69]. Любопытно — но ведь таких историй и правда совершенно нет на юге России, скажем, на Кубани.

Может быть, действительно в Скандинавии и на Русском Севере нечисти больше, и она активнее и зло­вреднее, чем на юге; а может быть, дело все же в осо­бенностях культуры северян. Не буду спорить, предло­жу свое объяснение — просто на правах гипотезы, не больше. А что, если даже коренные жители