Заведение Огилви располагалось неподалеку от Пембрук-Холла – в том же квартале, где находится спуск в метро. Много лет назад сотрудники Пембрук-Холла приспособили этот бар для себя. Это было уютное местечко, изукрашенное деревом и бронзой и набитое всякого рода аттракционами, предоставляющими возможность выпустить пар. Дартс и боулинг, видео и головидеоигры; даже бильярд и карты. Каждый вечер здесь отиралось множество людей из агентства. У Огилви обсуждали новые проекты и свежие сплетни, играли и пили, ссорились и мирились. Немногие посетители, не принадлежавшие Пембрук-Холлу, оказывались в состоянии находиться здесь после окончания рабочего дня. Они смывались и шли в современные рестораны, кафе или специализированные бары для компьютерщиков, где терминалы встроены прямо в столешницы.

Нынче вечером бар Огилви заполнился сотрудниками Пембрук-Холла. Все они выглядели неважно; куда бы мы ни посмотрели – везде натыкались на задумчивые, ищущие и растерянные взгляды. Судя по шуму, царящему в зале, наши коллеги ударились во все тяжкие. Музыкальный автомат громко трубил «Песню Атеистов»; все игровые места были заняты.

– Что ж, – заметил Хотчкисс с улыбкой. – Я вижу, проблемы не только у нас.

– Нет ничего хуже, чем пить в одиночестве, – сказал я. – Разве что пить с тем, кого терпеть не можешь.

Хотчкисс изобразил вульгарный жест.

– А кто заставляет тебя это делать? Смотри.

Я проследил за его взглядом. В одном из углов бара посетители сдвинули вместе несколько столов, и в центре компании находилась Хонникер из Расчетного отдела – на губах блуждающая улыбка, в руке полный стакан.

– Своего рода стимулятор творческого мышления. – Хотчкисс подтолкнул меня локтем в бок.

– Чего ты пихаешься? – спросил я. – Насколько я помню, однажды ты изъявлял желание…

– У меня горе! – завопил Хотчкисс. – Или ты забыл?

– Тогда тебе тем более необходимо утешение.

– Забудь об этом, приятель. Сегодня твоя ночь. Я видел, как она разговаривала с тобой после собрания.

Я покачал головой.

– Не думаю. У меня был тяжелый день.

– Ты что, мне не веришь? Держу пари: к концу вечера она окажется в твоих объятиях.

– Будь реалистом, Хотчкисс.

– Ладно. – Он выглядел несколько разочарованным. – Может, мне удастся тебя напоить до состояния, в котором ты попытаешься к ней подкатиться?

…Ничего нет хуже, чем ощущать себя похмельным идиотом – вроде меня давешним утром…

– Это лучшее предложение за весь день. Мы с Хотчкиссом направились к бару. Я позабыл, что всего несколько часов назад очухался от воскресных страданий. Пока Хотчкисс покупал первую порцию, я послонялся по бару и прихватил по дороге две табуретки, хотя мне и сообщили, что они заняты. Потом я немного понаблюдал за царящим в зале бедламом, а Хотчкисс тем временем вернулся с двумя коктейлями. Я начал ныть.

– Хочу пива…

– Брось, – сказал мой приятель. – Мир валится в бездну. Тебе нужна ночь, о которой потом придется жалеть. Иначе все это не имеет смысла.

В ретроспекции Хотчкисс оказался прав насчет сожалений, хотя он и представить себе не мог, как именно это произойдет.

– Нет уж, с меня хватит. – Я осторожно глотнул бурды, которую он приволок, и тут заметил длинноногую блондинку, слонявшуюся подле музыкального автомата. На наших глазах она решительно подошла к нему и заказала какую-то песню.

– Кто это?

– Кто? – спросил Хотчкисс, поднимая глаза Он почти прикончил свою порцию.

Я указал на блондинку.

– Раньше я ее здесь не видел.

Хотчкисс пососал кубик льда.

– Она не из агентства.

– А знаешь, она бы тоже подошла на роль музы.

Хотчкисс открыл рот, чтобы ответить, однако в этот момент знакомый и торжественный аккорд перекрыл людские голоса. Лицо Хотчкисса исказила гримаса.

– О нет! – сказал он. – Только не эти «С-П-Б»!

Женщина отошла от автомата, явно довольная своим выбором. Она не слышала неодобрительных восклицаний, прокатившихся по залу.

– Теперь мы знаем про нее по крайней мере одну вещь, – провозгласил Хотчкисс. – Она начисто лишена художественного вкуса. – Он покачал головой и взял пригоршню льда. – Паразиты.

Я повернулся на табурете, оказавшись лицом к бару, и помахал Огилви – красивому мужчине, носившему повязку через глаз.

– Боддеккер, – сказал он. – Повторить?

Я покачал головой.

– Мой друг желает знать, почему в твоем музыкальном автомате до сих пор записан «Эй, Джон»?

Огилви непонимающе пожал плечами.

– Вы же из Пембрук-Холла.

– Но это не значит, что мы мечтаем слушать принадлежащие ему группы, – сказал Хотчкисс. – Особенно эту. Ребята из «С-П-Б» – творческие падальщики.

– Некоторым людям они по-прежнему нравятся, – заметил Огилви. – В частности, вон той женщине. Она ставит их снова и снова, весь день.

– Кто она? – спросил я. – Дневной завсегдатай?

– Если говорить о нескольких последних днях, то да, – . сказал хозяин бара, протирая полотенцем