– Такая красивая, – повторила Бэйнбридж. – А ты такой заботливый. А я так ужасно себя вела. О, Боддеккер, извинения приняты.

В очередной раз я оказался в идиотской ситуации. Бэйнбридж просила прощения за свое недопустимое поведение и восхищалась моим великодушием. Все, что мне оставалось, – сидеть с кретинским выражением на лице, время от времени вставляя: «Ах… Ну… Э-э…», и параллельно размышлять, как бы половчее выпутаться из всего этого.

Потом Бэйнбридж сказала:

– Я должна блюсти себя. Поэтому я никогда не завязывала ни с кем серьезных отношений, понимаешь? Я заканчиваю колледж, и там, конечно, есть парни, но ты же знаешь, каковы они в этом возрасте. Жуткие сексуально озабоченные скоты. Боже, я уверена, что ты знаешь – потому что сам таким был. Но ты уже повзрослел, Боддеккер, и выше этого. Поэтому я знаю, что ты способен понять мои чувства…

Я попытался отвлечься от этой изощренной пытки и углубился в собственные мысли. С одной стороны, все обернулось к лучшему: мне больше не приходилось придумывать оправданий своим недопустимым действиям. С другой стороны, монолог Бэйнбридж с каждой секундой раздражал меня все больше. Спас положение Гризволд – делопроизводитель нашей группы. Он сунул голову в мой кабинет и предупредил:

– Пошли, ребята, собрание через пять минут.

– Спасибо тебе, Гризволд, – сказал я абсолютно искренне. Потом перевел взгляд на Бэйнбридж. – Нам пора.

Я вышел, ухитрившись не коснуться Бэйнбридж, что было непросто. С тех пор как роза Весельчака настроила ее на мирный лад, она льнула ко мне, изыскивая любую возможность для физического контакта. По пути Гризволд вспугнул Хотчкисса, который сидел в своем кабинете, мрачно глядя на часы. В ответ на призыв коллеги он поднял голову и отозвался:

– Хорошо, хорошо. Иду навстречу концу света.

Мы вчетвером направились к лестнице, спустились на тридцать пятый и вошли в громадный конференц-зал одними из последних. Двое из трех «стариков» – Левин и Харрис – сидели за столом в глубине маленького амфитеатра. Рядом находились Финней и Спеннер, два старших партнера и наследника Пембрук-Холла, чьи имена, по слухам, скоро возникнут в списке руководства компании. Я пропустил Бэйнбридж вперед, она спустилась на несколько ступенек и уселась на единственное свободное сиденье за столом в двух рядах от двери. Сообразив, что натворила, Бэйнбридж послала мне беспомощный взгляд; роза все еще пламенела в ее руке. Я пожал плечами и остался наверху. Гризволд последовал за мной, и мы заняли места за столом, где уже восседали братцы Черчи. Хотчкисс застыл у самой двери, хотя свободные места еще оставались. Мне стало не по себе: кажется, я каким-то образом здорово его уязвил. Этот уик-энд выдался неудачным для всех нас.

– Если все в сборе, – громко провозгласил Финней, – то пора начинать.

Похмелье снова заволокло мозги густой пеленой. Определенно сегодня не мой день.

– Интересно, где Пэнгборн, – сказал Апчерч, подталкивая меня локтем.

И впрямь «старика» Пэнгборна за столом не было.

– Может, покупает зерно своим птичкам, – предположил Черчилль.

– Скорее уж у него недержание, – возразил Апчерч.

– Запор, – поправил Черчилль.

– Очередная шуточка от «Транс-Майнд», – констатировал Апчерч.

Голова гудела. Остроты братцев Черчи отнюдь не улучшали моего настроения.

– Тише! – рявкнул Гризволд, и братцы Черчи одарили его нелюбезными взглядами. Он остался невозмутим. В мире нет такой силы, которая может поколебать душевное равновесие старины Гризволда.

– Тем из нас, кого всерьез волнует карьера, не мешает послушать.

Братцы Черчи всерьез разобиделись и наконец-то умолкли.

– …предполагает обычную схему, – меж тем говорил Финней. – Творческие группы будут предоставлять доклад руководителям, которые, в свою очередь, отчитываются перед низшим руководством, а затем…

Послышались шепотки, когда Финней передал слово «старику» Левину. Сегодня не планировалось индивидуальных докладов, а это обозначает короткое собрание. Короткое же собрание всегда не к добру. Что-то случилось. Что-то необычное.

Желудок свернулся в тугой комок. Я откинулся на спинку сиденья и покосился на Хотчкисса, который прошептал одними губами: «Конец света». Когда я повернулся к столу, Левин уже начал речь.

– …годы, и это было на руку Пембрук-Холлу. А со времени Десятилетия Разрушения наш взлет просто невероятен. Открывались новые рынки, прежде законсервированные. Более молодые члены нашего коллектива вспоминали об этом периоде, только готовясь к экзамену по ретроистории. Но так было на самом деле. Огромный потенциал для эксплуатации. Все народы Земли поняли, что такое капитализм, узнали цену доллару и научились покупать то, что продавали другие. Наша компания переживала свой расцвет. Открытие Польши. Объединение Германии. Коммерциализация Арабских Эмиратов. Возникновение Конфедерации стран Балтии, Волги и Белоруссии, а в начале века – Китайской Империи. Настоящий Золотой Век, который предоставлял нам возможность продавать товары всему миру. Что за чудесные времена!..

Холодок пробежал у меня по спине. Я припомнил слова Хотчкисса насчет прошедшего времени, и вот, пожалуйста, Левин рассказывает об истории компании так, словно все уже в прошлом. Я затылком чувствовал пристальный взгляд Хотчкисса, но не осмеливался обернуться. Мне оставалось лишь надеяться, что «старики» устроили собрание для того, чтобы найти пути преодоления кризиса.

– Теперь же, – продолжал Левин, – все движется к своему завершению… – Обеспокоенные шепотки из толпы. «Старик» вскинул руку, призывая к тишине. – Я бы не назвал это концом света в том смысле, в каком мы привыкли его понимать, дети мои. Однако грядет конец эпохи – конец Золотого Века рекламы. Пембрук-Холл высоко взлетел, и только от нас самих будет зависеть – останемся ли мы в прежнем качестве или окажемся за бортом – в числе неизбежных жертв естественного отбора. Само собой, это случилось не вдруг, крах предвидели во всем мире, ибо, друзья мои, мы знаем, как будут выглядеть граффити на стене еще до того, как нарисуем…

– Выставленный средний палец, – сказал Апчерч, старательно копируя левиновские интонации. – И этот палец зловеще грозит нам.

– Ты перемешиваешь метафоры, – пожаловался Черчилль. – «Старик» прорицает, ты что, не видишь…

Гризволд послал им еще один убийственный взгляд, и они снова заткнулись.

– …цифры указывают на некоторый спад продаж западной продукции. Отчасти это можно было предвидеть, поскольку промышленность начинает заметно ускоряться, и все же эта тенденция – вне пределов нормального спада восточной индустриализации. Диаграммы показывают, что сопутствующий эффект затрагивает бытовые средства вроде посуды, кастрюль, микроволновых печей, солнечных панелей, велосипедов, электронных железнодорожных контролеров и прочих товаров, которые может производить преуспевающая нация. В самом деле: мы поощряли молодые государства, помогали им развиваться и пользовались ими.

Братцы Черчи уже собрались снова повыпендриваться, когда Левин сказал:

– Леди и джентльмены, наша база данных гласит начался спад на рынке западных товаров широкого потребления…

Братцы Черчи немедленно затихли – как и все мы. В конференц-зале теперь услышали бы любой вздох – если б кто-то отважился его сделать.

– Да-да, – продолжал Левин. – Братья и сестры мира рекламы, я говорю о коллекциях кантри и музыки вестернов. Я говорю об ортопедических башмаках, сокровищах ортодонтики, роботетках и сыре в вакуумных упаковках. Тридцать один процент кинофильмов, созданных в Белоруссии за последний год, переведены на английский. Три фильма номинировались на «Оскара», и мне не надо напоминать, который из них оказался победителем. Союз Монгольских Государств сегодня – крупнейший в мире производитель фигурок из лакированного навоза, а крупнейший их распространитель – индийский «Слон Дампти». В этом году Владимир Джонс назван Лучшим Исполнителем Ассоциации музыки кантри. «Кускусные хрустики»