«определение времени». Агентство Джен осталось в безопасности – до тех пор, пока я не найду способ купить этот дом…
Поезд подкатил к моей станции. Я закрыл ноутбук и вышел из вагона.
Через пятнадцать минут я уже входил в здание на Мэдисон-авеню, где расположился Пембрук-Холл. Это была здоровенная стеклянная башня, выглядевшая точь-в-точь, как и другие строения, возведенные за последнее столетие. Массивный вестибюль изобиловал мрамором и кафелем. Упавшая на пол иголка грохотала здесь как гром небесный. И по понедельникам толпа, вливающаяся в здание, производила неимоверный шум.
Задержавшись, чтобы взглянуть на трафик-монитор, я решил воспользоваться одним из служебных экспресс-лифтов до тридцатого этажа, чтобы потом пройти оставшиеся семь пролетов до офиса. Я повернулся, направляясь к ближайшей линии, когда за спиной послышался знакомый голос:
– Эй, мистер Боддеккер! Мистер Боддеккер!
Даже не обернувшись, я уже знал, что это Весельчак. Посмотрев на него, я не разочаровался. Весельчак щеголял по меньшей мере трехдневной щетиной
– Привет, Весельчак, – сказал я. Разумеется, это не его реальное имя. Но не думаю, чтобы кто-нибудь в здании знал настоящее. Весь Пембрук-Холл называл его Весельчаком – и никак иначе. Я ткнул пальцем в его сторону. – Забыл побриться нынче утром?
Весельчак тронул лицо рукой с зажатым в ней букетом, Потер щеку, потом другой рукой ощупал подбородок.
– О, – сказал он. Кажется, открытие его ничуть не обескуражило. – Да-да. Полагаю, так и есть. – Весельчак пожал плечами и рассмеялся.
– Еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно? – сказал я, кивая на его наряд.
Улыбка не сократилась ни на миллиметр. Она обескураживала и лишала присутствия духа… Слишком искренней она выглядела.
– Кажется, сегодня теплее. И босс… он хочет, чтобы я сделал что-то там, снаружи здания. «Надо ввинтить лампочки», – сказал он, пробегая мимо. Так что, видно, придется попотеть. «Отлично», – ответил я. Тогда оденусь полегче.
– Что там у тебя на этот раз?
Весельчак опустил глаза и поковырял пол носком ботинка.
– А, вы не забыли, мистер Боддеккер? Вот. Цветы. Я сделал их по картинкам, которые нашел в книгах. Они называются розы. – Он протянул мне букет, дабы я мог как следует все осмотреть. Цветы с ювелирной тонкостью изготовили из какой-то жесткой зеленоватой проволоки. – Только эти розы… У них нет шипов, в отличие от настоящих.
Я тронул пальцем один из лепестков. Раздался скрежет, пронзивший меня до корней зубов.
– Да уж, по крайней мере не уколешься, – согласился я, все еще внутренне дрожа. – Из чего они?
– Жесть, – гордо сообщил Весельчак. – Такой легкий металл. Я его откопал среди утильсырья у брата. Тонкий материал, который можно пальцем проткнуть. И одновременно как бы жесткий, понимаете?
Он ожидал, что я пойму, так что я согласно кивнул.
– Мой брат говорит, что этот металл использовали для изготовления тарелок и чашек, а потом забраковали. Шутка оказалась в том, что материал пережил своих создателей. Брат сказал, что жесть пятьдесят лет пролежала в земле – и хоть бы что. Так что я взял немного домой и сделал несколько роз. И они останутся в первозданном виде очень и очень долго.
– Если не вечно. – Я посмотрел на эрзац-букет в его руке. Работа была безупречна. – Сколько?
– Э-э… – Общаясь со мной, Весельчак всегда запинается на этом месте. Будь здесь кто-то другой, он выдал бы цену незамедлительно. – Пять. Пять сотен. Если хотите, мистер Боддеккер…
– Брось, – сказал я, извлекая из кармана карточку, – Это одна из красивейших вещей, которые ты когда-либо делал. Не стоит брать ни долларом меньше.
– Ладно. – Весельчак запихнул карту в свой карманный ретранслятор и повертел передо мной букетом. – Какой предпочитаете цвет?
– Красный смотрится лучше всего. – Я вытянул розу из его руки, и Весельчак возбужденно кивнул.
– Спасибо, мистер Боддеккер. Я надеюсь… Я хочу сказать: я знаю, что вам это действительно нравится. Потому что вам вообще нравятся всякие штуковины, которые я делаю.
– И эта, пожалуй, лучшая из того, что я видел, – сказал я и внезапно поймал себя на том, что подношу розу к носу, готовясь ощутить запах. – Ты сотворил нечто потрясающее.
– Ну… – Весельчак смущенно улыбнулся. – Пора возвращаться к работе. – Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки.
Чья-то рука хлопнула меня по плечу.
– Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание.
Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, – тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть.
– Собрание… – машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. – Да, конечно же…
Хотчкисс принялся пихать меня к открытым дверям лифта.
Внезапно мне в голову пришла новая мысль. Я оглянулся на Весельчака.
– Мне нужна еще одна роза. – Я представления не имел – зачем. Однако точно знал, что через пару минут соображу.
– Нельзя заставлять «старика» ждать, – сказал Хотчкисс, заталкивая меня в кабину, которая незамедлительно повлекла нас вверх. – Как ты думаешь, в чем дело?
Я одарил Хотчкисса бессмысленным взглядом. Моя субботняя невоздержанность еще давала себя знать. Я был не в настроении читать и угадывать чужие мысли. В особенности – мысли Хотчкисса.
– Ты о чем?
– О собрании, Боддеккер. Говорят, будет горячо. Лично я полагаю, что грядет конец света.
– Об этом не обязательно объявлять во всеуслышание, – буркнул я. – Подобные вещи говорят сами за себя. Когда взрываются Галактики, рекламщики выходят за дверь.
– Полегче, – сказал Хотчкисс. – Расслабься. Что не так? Не нашел себе дом?
– Дом… – отозвался я. – Я нашел дом. Он прекрасен, Хотчкисс. Он находится в Пр… находится в Джерси. Казалось, это средоточие моей мечты…
– Судя по употреблению прошедшего времени, что-то не заладилось?
Кабина вздрогнула. Двери разъехались в стороны, и мы вышли наружу. Я направился к лестнице, но Хотчкисс снова сгреб меня и подтолкнул в сторону очередного лифта. Подъемник, выглядел так, словно не использования с прошлого столетия.
– Не заладилось, – сказал я, поежившись.
Глупо ухмыляясь, Хотчкисс потряс перед моим носом ключом.
– Я получил Право Пользования на эту неделю.
– А еще что нового?
Хотчкисс поволок меня прямиком к лифту. Затем в упор посмотрел на меня и заговорил, основательно понизив голос – самым заговорщическим тоном:
– Я подозреваю, – заявил он, – что скоро нам всем здесь придется употреблять прошедшее время. И гораздо чаще, чем раньше. Я думал об этом, Боддеккер. То, что мы делаем, не может продолжаться долго. Что-то должно измениться. Если «старики» достаточно прозорливы, они тоже это поймут и предпримут
