меры.
– Что поймут? – спросил я.
– А, ладно. Не бери в голову, – бросил Хотчкиса Лифт начал плавное торможение. – Ну так как? Ты купил свой дом?
– Пытаешься переменить тему? – Двери открылись. Мы вышли наружу.
– В пятницу только об этом и говорили. Я ожидал, что к понедельнику ты заделаешься этаким лендлордом и домовладельцем, полностью довольным собой. Что стряслось, Боддеккер?
– Такие вещи быстро не делаются. – Я вздохнул. – А как насчет твоего уик-энда? Жажду услышать все пикантные подробности ваших с Дансигер приключений. Формы, размеры, позы…
– Теперь ты пытаешься переменить тему, – поспешно сказал Хотчкисс. Мы завернули за угол, миновали двойные стеклянные двери и оказались в приемной зале «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». Мы раскланивались с секретарями, приветствовали знакомых, а когда вышли из зоны их слышимости, допрос возобновился.
– Ты ведь не отстанешь, да?
– Давай-давай, колись. – Я ткнул его локтем под ребра.
– Если тебе так уж надо знать, – произнес он с покорным вздохом, – то у нас ничего не было.
– О! Ну да, точно. – Я строго кивнул. – Еще что скажешь? Предложишь купить участок на Луне?
Хотчкисс застыл посреди коридора.
– Я выкинул ее номер из часов, ясно тебе?!
Я опасливо глянул на приятеля.
– Извини. Я… э… Не знал, что это все настолько серьезно.
– Да, серьезно. – Он говорил слишком громко. – Конец. Баста. И никаких вопросов. Договорились?
– Прости. Я не знал.
– Никто не знал. Мне жутко не хотелось приходить сегодня сюда. И теперь я намерен это продемонстрировать. Всем без исключения.
– Прими мои соболезнования. – Хотчкисс, само собой, ни на грош мне не поверил, однако я не кривил душой. Мне нетрудно его понять. Разве я не ушел с работы в пятницу, поклявшись привнести толику феодализма в двадцать первое столетие? Хотчкисс же обещал вернуться с занятной историей о своих эротических приключениях.
– Если б не это собрание, – говорил он между тем, – я похерил бы все дела и остался дома спать.
В конце холла мы разошлись. Я отправился в свой офис и начал пропалывать сообщения, скопившиеся в электронной почте. Одно из них, стилизованное под рукописный текст, состояло из больших вычурных букв, гласивших: «Не забудь!» В следующий миг я увидел и автора послания, дефилирующего по коридору. Память внезапно прояснилась любезно сообщив, что именно я позабыл, а также – зачем мне понадобилась вторая роза. Заботы, погребенные под кучей моих личных проблем, наконец-то всплыли на поверхность.
– Боддеккер, – сказала Бэйнбридж. – Привет, Боддеккер.
Невысокая и круглолицая. Волосы – длинные каштановые кудряшки. Ее глаза могли быть глубокими и проникновенными, если она того желала – но, разумеется, не в данный конкретный момент. А нежный и в целом приятный голосок сейчас срывался на капризный визг.
– Ты что, не получил мою записку?
Бэйнбридж. Она училась на старшем курсе колледжа и стажировалась в моей группе. Бэйнбридж интересовалась лингвистикой и мечтала стать специалистом по синтезу различных языков, обычаев и культур в рекламе. Она надеялась, что ее возьмут в Пембрук-Холл после окончания колледжа. И, сдается мне, заблуждалась.
– Э… – Я указал пальцем на экран.
– Я оставила сообщение в пятницу, чтобы ты не забыл. Просила лишь позвонить! – Бэйнбридж остановилась возле стола, держа ноутбук наподобие щита.
– Слушай, – промямлил я. – Извини. Этот уик-энд… – В такт моим мыслям опять заныли виски: похмелье возвращалось.
– Ты не позвонил мне, – настаивала она. – А сказал, что позвонишь, Боддеккер. Ты обещал, но не позвонил. Ты никогда мне не звонишь. Никогда. Что надо сделать, чтобы дождаться от тебя звонка?
Я откинулся на спинку кресла.
– Бэйнбридж, это жуткое свинство с моей стороны. Уик-энд прошел совсем не так, как я надеялся… – Я на секунду задумался: не объяснить ли ей все как есть? Сказать, что я провел уик-энд, сперва надравшись в стельку, а затем мучаясь похмельем… Хм. Боюсь, это не самая хорошая идея.
Однако если я буду сидеть с разинутым ртом, это не улучшит моего положения. Бэйнбридж осуждающе покачала головой.
– Честно, Боддеккер, я не могу понять, куда заходят наши отношения. В самом деле. Могу ли я на тебя положиться? Могу ли я зависеть от тебя? Предполагается, что мы друзья, верно? Но как же мне быть? Я хочу сказать: ты даже не взял на себя труд позвонить.
Полагаю, я мог ей позвонить, будучи пьян, как свинья, хотя вряд ли ей такое пришлось бы по вкусу. Конечно, еще можно было позвонить в воскресенье… Правда, это означало, что Бэйнбридж припрется ко мне домой и будет играть во Флоренс Найтингейл, пытаясь избавить меня от всех недугов разом. Вдобавок она неизбежно принялась бы трещать как сорока и пороть всяческую чушь… Вот уж воистину приятное времяпрепровождение.
– Ну-у? – Бэйнбридж нависала надо мной, уткнув руки в боки.
Я молчал.
– Тебе нечего сказать мне, Боддеккер?
Я кивнул. Я понимал, что она ожидает извинении, и попытался сформулировать подходящую фразу. Мне даже показалось, что я преуспел. Вот только по пути мои мысли каким-то причудливым образом преобразились и сорвались с губ словами, о которых я пожалел, едва они достигли моих ушей.
Я сказал:
– Бэйнбридж, ты выйдешь за меня замуж?
В другом месте и в другое время это могло бы оказаться забавным. Сейчас же Бэйнбридж оскорбленно переспросила:
– Что?!
Я окончательно застопорился. Шутка вышла не лучше той, что я выдал Джен. Вдобавок Бэйнбридж не знала, что произошло в Принстоне. Дальнейшая беседа о браке и детях не принесет мне никакой пользы. Так что я быстро осекся, и это еще более разожгло ее праведный гнев.
– Яне понимаю. Правда, не понимаю. Ты мне не звонишь. Ты вытираешь об меня ноги. А потом выдаешь такие вот вещи. Я тебе не слишком-то нравлюсь, а, Боддеккер?
Совершенно верно – если кто-то желает знать правду. Говоря откровенно, она сама повесилась мне на шею и болтается там уже несколько месяцев. Один раз я проявил к ней участие, и это обернулось для меня кошмаром. По-хорошему, мне следовало бы сказать нечто вроде: «Бэйнбридж, не то чтобы я тебя больше не любил… Я никогда тебя не любил». Интересно, почему люди не могут оставаться проста друзьями?
– Честно, – продолжала Бэйнбридж. – Я не понимаю. Не знаю, что и думать. Прикажешь мне сидеть и обрывать лепестки с цветка: любит – не любит, любит – не любит…
Я невольно стрельнул глазами в сторону розы и так совершил очередную ошибку. Бэйнбридж, как ястреб, проследила за моим взглядом и увидела цветок. И тут же растаяла.
– Боддеккер, – пролепетала она, прикасаясь к розе. – Тебе не следовало…
Бэйнбридж принялась нянчиться с розой, будто с мягкой игрушкой.
– О, она такая красивая, – щебетала она. – Как настоящая. О! Она красная – на любовь.
– На любовь? – Я сглотнул.
– Ты что, не знаешь? Красная – значит, любовь. Желтая… Ну, для чего-то там еще. И белая – тоже для чего-то. – Бэйнбридж увидела, что я окончательно растерялся. – Ладно, не важно. Откуда ты ее взял?
– Э… Весельчак – уборщик с первого этажа. Он делает такие вещи.
