пыли, сюда я прискакал прямо из Мухрани.

Князья продолжали безмолвствовать. Почти трагически прозвучал голос Липарита:

- И я покорился твоим увещаниям, Моурави, но знай: Мухран-батони прав. Гибелью грозит нам твое отстранение, один ты можешь принести благодатную победу над шахом Аббасом, ты - и больше никто!

- Неоднократно ты, Георгий Саакадзе, говорил 'Неблагодарность должна караться смертью!' - свел брови в одну черную линию Зураб. - Вижу, вы забыли, князья, о плане победы светлого царя Теймураза, о непревзойденном плане, в котором сочетается мудрость мужа и предвиденье полководца. Победу над шахом Аббасом может принести только один царь Теймураз, он - и больше никто!

- Он - и больше никто! - хором подхватили князья.

- О чем разговор, князья! - заносчиво воскликнул Цицишвили. - Царь определил, католикос благословил, а мы с мечом в руках утвердим.

- Тем более, что нашему Моурави удалось вернуть псов Мухран-батони в общую псарню.

Сдержанный смех пронесся по залу. И вдруг среди имеющих право только слушать раздался молодой выкрик:

- Головы гордецов ты, Моурави, не вразумил словом, во время битвы вразуми их мечом по заду!

Смех и свист встретили шутку молодого мдиванбега. И столько посыпалось насмешек на представителей знатных фамилий, что Зураб нахохлился, стукнул мечом и приказал страже вывести смутьянов.

С трудом удалось Газнели уговорить 'средних' князей покинуть зал. Даутбек, что-то обдумывая, с удовольствием подметил, как у Зураба дрожат усы, у Цицишвили пылают щеки, а у Амилахвари подгибаются колени.

- Нет, еще страшатся Георгия шакалы, - прошептал другу Димитрий.

- Может, удастся провести задуманное Георгием, тогда хоть Тбилиси спасем от персов, - тихо ответил Даутбек.

- Так вот, князья, - в наступившей тишине продолжал Саакадзе, - моим сподвижникам... да, я не оговорился, - сподвижникам: ибо они беспрестанно рискуют подвергнуться персидским пыткам, - удалось добыть для нас точные сведения о движении шахских войск... Каждый вечер и каждое утро является в мой дом один из разведчиков с новыми вестями, и каждое утро и каждый вечер мчится обратно с моими указаниями... Сейчас, по пути сюда, узнал: Иса-хан направил семь сарбазских тысяч в Нахичеванское ханство. Не значит ли это, что через две недели он выведет несметное полчище на равнину между озером Гокча и Шамшадыльскими горами? Рассчитываю, вы, князья, догадались... хан идет прямо на Тбилиси, дабы освободить Исмаил-хана и ринуться на ваши замки.

Смятение, охватившее князей, наполнило сердце Дато злой радостью: 'Задрожали лисьи хвосты! Чуют - 'лев Ирана' не пощадит их замков!'

- Что, что предлагаешь, Моурави? - выкрикнул Джавахишвили.

- Предлагать будет царь...

- Не время спорить, спешно надо действовать!

- Верно, Амилахвари, - распрямил плечи Саакадзе, - так вот, если поддержите, вот что предлагаю. Ты, Зураб, князь Цицишвили и светлейший Липарит немедля выедете в Телави и упросите царя двинуть войска Средней Кахети в Алгетское ущелье. Как бы со мною ни хитрил Иса-хан, знаю - к Алгети двигается, чтобы стремительным прыжком захватить Тбилиси...

Князей вновь охватило смятение, Зураб, стиснув зубы, молчал. Эмирэджиби было приподнялся, но тут же рухнул обратно в кресло.

Зорко следит за князьями Саакадзе, намереваясь пустить в ход свое последнее средство.

- Должен, князья, и порадовать вас, Шадиман оказал нам большую услугу. Он направил гонца к Иса- хану с посланием, в котором, восхищаясь, сообщал, что я в опале и совсем отстранен от царского войска и потому Иса-хан смело может двинуться на Тбилиси, вывести царя Симона из крепости, водворить его в Метехи, и тогда он, Шадиман, прибыв сюда, заставит картлийцев склонить головы к подножию трона 'льва Ирана'. Шадиман просил указания Ига-хана и, в случае надобности, предлагал ему свой замок как крепость.

Гул возмущения, страх, недоверие - все смешалось. Князья поглядывали на все еще молчавшего Зураба.

- Что делать? Как предотвратить беду?

- Шадиман враг царя Теймураза...

- Пусть царь решит...

- Пока царь решит, от наших замков и обломков не останется!

- Царь, возглавляет войну! Клянусь, я не вижу наших голов, только плечи шевелятся! - вскрикнул Эмирэджиби.

- Мы сегодня же выедем в Телави, - твердо сказал Зураб.

- Войска царя Теймураза двинутся к Алгети, или я больше не князь Цицишвили!..

- Но ты, Георгий, как видно, все же доставил послание 'змеиного' князя Иса-хану!

- Ты угадал, Зураб. Мой Ростом при помощи Димитрия избил до полусмерти гонца Шадимана и бросил его в небольшое подземелье для малых преступников, ибо для крупных готовится подземелье побольше. Потом Арчил-'верный глаз' облачился в одежду марабдинца и поскакал к Иса-хану. Я жду его скоро с ответным свитком к Шадиману. А пока сам наметил послание Иса-хану: дня через два азнаурские дружины выступят к Алгетскому ущелью.

- Моурави, пока царь прибудет, надо решить, куда княжеству выводить дружины.

- Прав Церетели, - робко сказал кто-то из-за спины Амилахвари.

- Раньше пускай князья поспешат к царю!.. - упрямо прорычал Зураб.

Первым поднялся Липарит. Обменявшись взглядом с Саакадзе, он начал торопить Зураба и Цицишвили.

Но Зураба не пришлось особенно уговаривать. Царь Симон - это его гибель! Немедля, любой мерой надо предотвратить несчастье. И царю Теймуразу небезопасно оставаться в такой час в бездействии.

Когда за тремя князьями закрылась дверь, Саакадзе, как бы вскользь, начал советовать владетелям, что предпринять им для спасения замков... Постепенно перешли к обсуждению более широких действий для отпора врагу.

И не успели Зураб, Цицишвили и Липарит доскакать до Телави, как все князья поспешили в свои владения, чтобы по совету Саакадзе вывести свои войска на картлийские рубежи...

Облегченно вздохнули 'барсы'. Путем исключительно тонкой политики Георгию удалось принудить себялюбцев защищать Картли вместе с азнаурами.

Вновь перечитала Хорешани ответное послание Шадимана к ней и, несмотря на тревогу, томившую ее с утра, засмеялась. Накинув легкое покрывало и поцеловав сияющую Магдану, Хорешани взяла два свитка и поспешно вышла из дому.

Выполняя строгий наказ Дато, за нею, как и всегда, тотчас последовал старый Отар. Хорешани обычно не чувствовала присутствия верного слуги, он следовал за госпожою как тень, на отдаленном расстоянии, чтобы не мешать ее мыслям, но достаточно близком, чтобы в случае опасности прийти ей на помощь. Собственно, дорога была коротка: обойти лишь ограду сада, и за деревьями показывался уже небольшой дом, где жили Даутбек и Димитрий, а чуть поодаль вырисовывались каменные барсы замка Саакадзе.

Но почему-то Хорешани свернула в другую сторону, миновала молчаливую площадь, снова вышла на тихую улицу, над которой возвышались строгие стены базилики анчисхатской божьей матери... Был не час молитвы, но едва сторож заметил хорошо знакомую княгиню, как многие называли Хорешани, бросился за ключами, и вскоре она, спустившись по нескольким ступенькам, очутилась под прохладными сводами, опирающимися на двенадцать массивных, но изящных колонн.

Внимательно, словно впервые, осмотрела Хорешани одну колонну за другой. В колоннах золотые изображения напоминали о жизни двенадцати апостолов. В одной из колонн был потайной шкаф, там хранилась икона анчисхатской божьей матери, перед которой на черном бархате были разложены подарки царственных невест. Сколько ни присматривалась Хорешани, не могла среди фигур и орнамента найти отверстие для ключика. 'Да, хорошо скрыт от врага священный шкафчик... от друзей тоже... Говорят, Гульшари при жизни отца упорно стремилась примерить кольцо царицы Русудан'.

- Хочешь, княгиня, открою?