Все устали, но никто не мог заснуть. Они остались в «Телекомпе», наблюдая за новыми компьютерными выкладками, колонка которых неумолимо приближалась к критическому рубежу на оси времени. Часы показывали 5.30. Потом 5.45.

Эллис искурил всю пачку и пошел за новой. Моррис сидел, уткнувшись в журнал, но страницы не переворачивал. Время от времени он поглядывал на настенные часы.

Росс нервно ходила по кабинету и смотрела на восход за окном. Небо розовело над тонкой коричневатой полоской смога на востоке. Вернулся Эллис с сигаретами.

Герхард оторвался от компьютеров и стал делать всем кофе. Моррис встал и, подойдя к Герхарду, наблюдал за его манипуляциями. Молча, не предлагая помочь. Просто стоял и смотрел.

Росс прислушалась к тиканью настенных часов. Странно, что раньше она никогда не замечала их тиканья: ведь звук был довольно громкий. И каждую минуту раздавался металлический щелчок: минутная стрелка перескакивала на очередную точку. Этот звук нервировал Росс. Она сосредоточила внимание на часах, дожидаясь громкого щелчка на фоне тихого тиканья. Точно навязчивая идея, подумала она. И стала припоминать прочие психические расстройства, пережитые ею в прошлом. Ощущение «дежавю» — иллюзия, что уже однажды была там, где оказалась впервые, деперсонализация — ощущение, что она смотрит на себя со стороны из толпы людей, ассоциации, галлюцинации, фобии. Между здоровьем и болезнью, между здоровой психикой и расстроенной не было четкой грани. Это своего рода спектр, и все люди располагаются в какой-то его точке. Какое бы место ты ни занимал на этом спектре, остальные все равно будут смотреть на тебя как на диковинку. Им Бенсон казался странным, а сами они, безусловно, казались странными Бенсону.

Ровно в шесть утра все встали и как по команде устремили глаза на циферблат на стене. И ничего не случилось.

— Может быть, это произойдет в 6.04, — сказал Герхард.

Они стали ждать.

На часах было четыре минуты седьмого. И все равно ничего не случилось. Телефон не зазвонил, посыльный не постучал в дверь. Ничего…

Эллис сорвал целлофановую обертку с пачки сигарет и скомкал ее в кулаке. От этого звука Росс чуть не вскрикнула. Он начал играть с целлофаном, комкая и расправляя его в ладони. Она заскрипела зубами.

Часы показывали 6.10, потом 6.15. Вошел Макферсон.

— Пока все хорошо, — улыбнулся он невесело и вышел.

Остальные переглянулись.

Прошло еще минут пять.

— Ну, не знаю, — сказал Герхард, глядя на дисплей компьютера. — Может быть, произошла какая-то ошибка в прогнозе. У нас было задано всего три точки. Может быть, надо провести еще одну параболу.

Он сел за пульт и стал нажимать клавиши. На экране вспыхнули новые параболы, мерцая белым пунктиром на зеленом фоне. Он убрал руки с клавиатуры.

— Нет. Компьютер повторяет первоначальный график. Это единственный вариант.

— Значит, компьютер ошибся, — сказал Моррис. — Уже половина седьмого. Сейчас откроется кафетерий. Кто-нибудь хочет позавтракать?

— Я не прочь, — отозвался Эллис и встал. — Джан?

Она помотала головой.

— Я побуду пока здесь.

— Вряд ли что-то произойдет, — сказал Моррис. — Лучше тебе сходить поесть.

— Я побуду здесь! — вырвалось у нее бессознательно.

— Ну ладно-ладно! — замахал руками Моррис. Он метнул взгляд на Эллиса, и они вышли. Она осталась с Герхардом.

— Ты учел лимит погрешности этой кривой? — спросила она.

— Учел. Но я не пойму, что происходит. Лимит уже давно пройден. Лимит составил плюс-минус две минуты на 99 процентов.

— Ты хочешь сказать, что припадок должен был произойти в промежутке от 6.02 до 6.06.

— Ну, в общем, да. Но припадка явно не было.

— Но ведь нужно какое-то время, чтобы компьютер обнаружил припадок?

— Согласен, — неуверенно кивнул Герхард. Она подошла к окну. Солнце уже встало и сияло на небе красноватым пятном. Почему восход всегда кажется менее живописным, чем закат? Ведь восход и заход должны быть одинаковыми…

Она услышала за спиной тихий электронный писк.

— О! — воскликнул Герхард.

— Что это значит?

Герхард указал пальцем на небольшой металлический ящик на полке в дальнем углу. Ящик был подсоединен к телефонному аппарату. На ящике замигала зеленая лампочка.

— Что это значит? — повторила она.

— Это линия спецсвязи. Круглосуточное воспроизведение текста после набора номера, который указан у него на жетоне.

Она подошла к ящику и сняла трубку с рычага. Приложила трубку к уху и услышала размеренный резкий голос: «…настоятельно рекомендуется не кремировать труп и не производить вскрытия тела, пока не будут удалены радиоактивные материалы. В противном случае существует серьезная опасность заражения…».

Она обернулась к Герхарду:

— Это можно выключить?

Он нажал кнопку на ящике. Голос умолк.

— Алло? — сказала она.

В трубке молчали, потом раздался возбужденный мужской голос:

— С кем я говорю?

— Я доктор Росс.

— Вы работаете в… — пауза. — Центре нейропсихиатрических исследований?

— Да.

— Возьмите ручку и бумагу. Запишите адрес. Это капитан Андерс из полицейского управления Лос-Анджелеса.

Она жестом попросила Герхарда принести ей карандаш или ручку.

— Что случилось, капитан?

— Убийство. И нам надо задать вам несколько вопросов.

Три патрульные машины были припаркованы у входа жилого дома близ Сансет-бульвара. Мигалки уже привлекли толпу зевак, несмотря на столь ранний час и утренний холод. Она остановилась чуть дальше и вернулась к дому. Ее остановил молодой патрульный.

— Вы здесь живете?

— Я доктор Росс. Меня вызвал капитан Андерс.

Он кивнул в сторону лифта.

— Третий этаж, из лифта налево, — и пропустил ее в здание.

Зеваки с любопытством наблюдали, как она пошла по вестибюлю и остановилась перед лифтом. Люди столпились у входа, заглядывая друг другу через плечо в раскрытую дверь и перешептываясь. Интересно, подумала она, что они о ней говорят. От мигалок патрульных машин по стенам вестибюля