И часто под вечер мальчонокБуфетных опасался вратИ, крест слагая из ручонок,Шептал испуганно: Свят, свят!
II
Однажды после смерти мамыЧитал он в детском «Дон-Кихоте»Страницы о тобозской дамеИ засмеялся, – смехом кто-тоЕму ответил серебристымИз бабушкиного буфета;Он громче засмеялся, – чистымСозвучием, как эстафета,Ответила ему мгновенноСочувственная там душа;Он оглянулся изумленноИ подошел чуть-чуть дыша,И ручкой с замираньем сердцаОн сделал оборот ключом, –И широко раскрылась дверца,А солнце золотым лучомПо хрусталю и по фарфоруВлюбленно как-то заиграло,Но перепуганному взоруНе ново всё, – и всё молчало.«Что это, что?» – спросил он звонкоИ меж стаканами искал,И вдруг затрепетал в сторонкеИ зазвенел в ответ бокал.Тогда он взял его в ручонкиИ прошептал: Так ты живой!И отвечал бокальчик звонко:– Мой милый мальчик, я живой!Не оставались без ответаНи смех, ни слезы мальчугана, –На всё ответил из буфетаДискант серебряный стакана.В прозрачного влюбленный друга,Мальчонок забывал печаль,И многие часы досугаДелил с ним бабушкин хрусталь.И первых песен примитивныхОн звонко повторял рефрены,Таких мелодиек наивныхСтруя не пела Ипокрены.
III
Прошло пять лет. И в полдень майскийБабуся душу отдалаСоздателю, – к чертогам райскимВзвились два черные крыла.И при раскрытых настежь окнахСоседки обмывали труп,В серебряных ее волокнахГребня струился черный зуб.И черные уже обмоткиГробовщики на зеркалаНавесили, – делили теткиРеликвии вокруг стола.
