Ундин жемчуговые губкиПолны такого сладострастья,Такой прозрачно-синей ласки,Что все недуги и ненастья,Всю пошлость претворяют в сказки.На белолаковой скамейкеСидела дама под вуалью,И рядом, как листочек клейкий,Завороженный синей далью,Прижавшись к ней холодной щечкой,Сидел здоровенький мальчонок,Играя золотой цепочкойЕе извивами ручонок.И страх восторженный с вопросомВ глазенках радостных сиял:«Я буду, мамочка, матросом,Я смело стану за штурвал.Но только беленьким корабликМой будет, мамочка, как тучки;И пушки будут там и сабли,И никого не пустят ручкиМои туда! Тебя лишь, мама,Возьму с собою я и папу,И полетим мы прямо, прямо…Купи мне с ленточками шляпу!»Смеялась мать, смеялся пьяныйС пунцовым носом капитан,А белых чаек караваныСлагали жалостный пеан.Но всё разнузданней ундиныВели веселый хоровод,Всё глубже в синие куртиныВрывался носом пароход.И жемчужные рукавицыУже хватались за перила,И палубные половицыВолна прозрачная покрылаИ языком журчащим звонкоВ головку вдруг поцеловалаИ в ручки милого мальчонка,Влюбленного в звезду штурвала.И в крошечные он ладошкиЗахлопал смело: «Я, мамуся,Не испугался ведь ни крошки,Ни крошки ведь. Я не боюся!»Но испугалась не на шуткуМамуся солнечного крошки,И капитан в свою каюткуПовел их мокренькие ножкиСушить мохнатым полотенцем.И тихо, улыбаясь в слезы,Она над голеньким коленцемТакие бормотала грезы:«С лазурным обручился моремТы спозаранку, мой соколик,С вселенским обручишься горемТы завтра также, бедный Толик,Но пусть лазоревым страданьеТвоя изобразит псалтырь,Пусть ты оставишь с ликованьемУгрюмый Божий монастырь!»Так пела мать моя, наверно,Снимая мокрые чулочки, –И чайки проносились мерноНад головою у сыночка.
