Я на стволах ружейных дважды,И два громовые раскатаРаздались; пять, затрепетав,Упало воронов у ската,На чешуей покрытый став.Забилось у меня сердечко,И за смеющимся папашейЗасеменил я, как овечка,К застреленной добыче нашей.Я поднял первого, он теплыйБыл весь и трепетал крылом,Из клюва слышалися вопли,И кровь струилась ручейком.И в глаз я заглянул зеленый,Где жизни угасала зорька,Взволнованный и изумленный,И вдруг заплакал горько, горько.«Чего ты плачешь, мальчик глупый? –Спросил меня тогда отец. –Он гадкий, вещий, ест он трупыИ нуден для больных сердец».Сквозь слезы отвечала детка:«Он гадкий, папа, но крылатый;Ему не каменная клеткаНужна, а Божие палаты.И я хочу быть гадкий, гадкийИ трупы кушать вместо лилий,Но вместо крашеной лошадкиИметь вороньих пару крылий!»Отец сказал: «Ты странный мальчик!»И, кашляя, пошел домой;В снегу омыл кровавый пальчикСынок безмолвный и немой.
28 декабря 1919 Ромны
Глазетовый гробик (19 ноября 1889)
Убогая комната в синих цветочках, Глазетовый беленький гроб,Вокруг гиацинты в пурпурных горшочках, Чуть слышен гниенья микроб.Кузены в мундирчиках подле окошка Мамашин едят шоколад,Она же, спокойная белая крошка, На новый настроена лад.Лежит она тихо с оранжем из воска На темных, тяжелых кудрях,Как девочки маленькой грудь ее плоска И ручки ныряют в шелках.И в белых ботиночках детские ножки Наивно из кружев глядят,Как будто о жизни терновой дорожке Они вспоминать не хотят.И маленький мальчик в мундире зеленом Глядит в этот маленький гробИ, что-то с вопросом шепча напряженным, Ручонкой схватился за гроб.Затем к гиацинтам придвинул он пряным Высокий обеденный стулИ с сердцем замершим почти бездыханным В лицо отошедшей взглянул.В лицо, где вчера еще очи Христовы Он видел на смертном кресте,Где страшный румянец горел пурпуровый
