– Глянь-ка, трое на одного, и еще зубы скалят!
– Дайте Соллю пару ножиков, пусть кинет… Пуговки сами отпадут!
Карвер пренебрежительно ухмыльнулся и положил руку на эфес; стена студентов чуть отодвинулась, однако ученые юноши не спешили разбегаться.
В это самое время Лис, справившись с естественными надобностями, вернулся в трактир в наилучшем расположении духа. Протолкнувшись сквозь толпу товарищей и окинув взглядом трех вооруженных визитеров, нависающих над бледным Соллем, Гаэтан мгновенно оценил ситуацию.
– Папа! – взвизгнул он, кидаясь на шею к Карверу.
Снова случилось замешательство. Дирк с Бонифором оставили Эгерта в покое и удивленно вытаращились на рыжего паренька, рыдавшего на груди у лейтенанта:
– Папочка… Зачем ты оставил ма-аму?
В стане студентов послышались смешки. Карвер остервенело пытался отодрать руки Лиса от нашивок и эполета:
– Ты… ты… – пыхтел он, не в силах ничего добавить.
Лис обхватил его еще и коленями – Карвер едва удержался на ногах. Гаэтан нежно взял его за уши:
– Ты помнишь, как тащил мою маму на сеновал?!
– Да уберите его! – рявкнул Карвер на сотоварищей. Лис издал горестный вопль:
– Как?! Ты отказываешься?!
Соскочив с лейтенанта, он потрясенно вперил в него круглые глаза цвета меда:
– Оказываешься от родного сына?! Да погляди на меня – я же копия ты… Такая же противная рожа!
Студенты расхохотались, и даже Солль бледно улыбнулся. Дирк нервно оглядывался, а Бонифор все скорее вращал налитыми кровью глазами.
Внезапно, будто осененный, Лис подозрительно сощурился:
– А может… А может, ты вообще не умеешь делать детей?!
Опомнившись наконец, Карвер выхватил шпагу. Студенты отпрянули – один только Лис, горестно сморщившись, взял со стола перечницу и, нешироко размахнувшись, опорожнил ее лейтенанту в лицо.
На дикий вопль сбежались хозяин, повар и прислуга; задыхаясь и кашляя, багровый Карвер осел на пол, пытаясь выцарапать собственные глаза. Дирк и Бонифор в свою очередь схватились за оружие – на головы их со всех сторон обрушились табуретки, пивные кружки и подвернувшаяся по горячую студенческую руку кухонная утварь. Осыпаемые насмешками и оскорблениями, оставляя за собой горы опрокинутой мебели, тщетно размахивая клинками и обещая еще вернуться, господа гуарды бесславно покинули поле боя.
На другой день Тория взобралась, по обыкновению, на свою стремянку, заглянула в лекционный зал через круглое окошко – и не увидела среди студентов Эгерта Солля.
Не раз и не два пробежав глазами по рядам, Тория нахмурилась. Отсутствие Эгерта задело ее – ведь на кафедре был ее отец! Спустившись, она некоторое время раздумывала, рассеянно наблюдая за привольными играми кота-мышелова; потом, недовольная собой, отправилась во флигель.
Дорогу к этой комнате она помнила отлично. Динар не любил, когда она являлась к нему – наверное, стеснялся; она, впрочем, все равно приходила и усаживалась на край стола – бедняга тем временем суетился, собирая разбросанные вещи и ладонью стирая пыль с подоконника…
Вспомнив о Динаре, Тория вздохнула. Подошла к знакомой двери, помялась в нерешительности – за дверью стояла тишина и, скорее всего, в комнате вообще никого не было. Как глупо я выгляжу, подумала Тория и, стукнув, вошла.
Низко опустив голову, Эгерт сидел у стола; Тория мельком заметила лежащие перед ним листы бумаги и перепачканное чернилами перо. Обернувшись навстречу гостье, Солль вздрогнул; чернильница, задетая его рукой, помедлила и опрокинулась.
Минуту или две оба занимались тем, что молча и сосредоточенно затирали лужу на столешнице и на полу. Взгляд Тории невольно упал на исписанные, много раз перечеркнутые листки, и сама того не желая, она прочитала под жирной корявой чертой: «и тогда мы сможем вспомнить все-все, что было…» Она поспешила отвести глаза; заметив это, Эгерт устало улыбнулся:
– Я… никогда не писал писем.
– Сейчас лекции, – заметила она сухо.
– Да, – вздохнул Солль. – Но мне очень надо… именно сегодня. Написать письмо… одной женщине.
Осенний ветер за окном набирал силу, подвывал и хлопал незакрепленным ставнем; Тории как-то внезапно открылось, что в комнате сыро, промозгло и почти темно.
Эгерт отвернулся:
– Да… Я решил, наконец, написать матери.
Ветер бросил в окно растопыренный кленовый лист – желтый, как солнце; приклеившись на секунду, рыжий листок оторвался и резво полетел дальше.
– Я не знала… Что у тебя есть мать, – сказала Тория тихо и тут же смутилась: – То есть… что она жива.
Эгерт опустил глаза:
– Да…
