будто играя в гляделки; потом веки ее дернулись и, не слушая приказа разума, моргнули.
– Вот видишь, – Эгерт уставился в пол. – Я раб… Я полностью раб заклятия. Все думаю – что в моей душе первое, что последнее… И кто это спросит пять раз, чтобы пять раз ответить – «да»…
Тория потерла висок – совсем как отец:
– Не могу поверить… А если тебя заставят делать… Что-то ну совсем уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?
Эгерт криво улыбнулся:
– Если приставят кинжал к горлу…
– Но… ты же… не подлец? – пробормотала она неуверенно.
Он помолчал. На мокром университетском дворике торжественно, как бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.
Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот – и, запинаясь, рассказал про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой дороге.
Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет и уйдет – но она не спешила.
– А если бы, – спросила она наконец, и голос ее дрогнул, – если бы там… была… я?
Солль закрыл лицо руками.
Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны светлых волос, на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребенка, плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.
Эгерт замер. Тория проговорила как можно убедительнее:
– Ты же не отвечаешь… За свои поступки. Ты просто болен… И нужно раздобыть лекарство. И мы раздобудем…
Она говорила через силу, как врач, убеждающий умирающего, покрытого язвами больного в скором выздоровлении. Напряженное плечо дрогнуло под ее рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым, но в следующую секунду Тория ощутила всю сумятицу Соллевых чувств – и надежду, и благодарность, и желание верить. Тогда, удерживая руку на теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы ее вымученные слова оказались правдой.
С треском распахнулась дверь – прижав к боку пару растрепанных книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.
Сощуренные глаза цвета меда остановились на Эгерте, понурившимся на краю кровати, на Тории, чья рука лежала на плече у Солля; несколько мгновений ничего не происходило, а потом скуластое лицо Гаэтана вмиг уподобилось куску сыра: округлились, как сливы, глаза, круглой дырой распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные извинения, Лис выскочил прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.
Тория на убрала руку. Дождавшись, пока топот Гаэтана стихнет в коридоре, сказала серьезно:
– Я вот что думаю… Заклятье будет снято, если ты попадешь в безвыходную ситуацию – и победишь… «Путь будет пройден до конца» – разве Скиталец говорил не об этом?
Эгерт не ответил.
Спустя несколько дней дожди сменились ровной ясной погодой – щурясь на остывающее осеннее солнышко, горожане несколько повеселели. «Времена-то и не думают кончаться, – говорили друг другу соседи, выбираясь по утрам на крылечко, – наоборот… Разгулялись времена-то…»
Башня Лаш высилась на площади, как предостерегающий перст – казалось даже, что за последнее время она усохла и заскорузла, подобно старческому пальцу. На площади вокруг Башни образовалась как бы проплешина – любой старался обойти зловещее строение стороной, тем более что дым из окон поднимался все гуще, заунывные звуки раздавались все чаще, а случайные прохожие, оказавшиеся на площади поздней ночью, уверяли потом знакомых, что слышали из недр ее глухой подземный гул.
Городские власти молчали и не собирались, по-видимому, ничего предпринимать. Среди студентов считалось хорошим тоном острить и язвить в адрес ордена Лаш – Лис вспоминал по этому поводу собственную глупую няньку, которая последовательно пугала одним и тем же букой четверых аптекарских сыновей, да вот бука-то никого и не слопал! Занятия продолжались, как ни в чем не бывало – и только несколько смущенных юношей под разными предлогами разъехались по домам.
– Отец беспокоится, – сказала однажды Тория.
Поздним вечером они сидели в библиотеке, и на столике-тележке оплывала единственная свеча.
– Он виду не подает… Но я его знаю. Его волнует Лаш.
Свечка истекала капельками воска.
– Лаш, – чуть слышно повторил Эгерт. – Тогда, в Каваррене… Вы искали… Рукописи… Ты говорила, орден Лаш был основан каким-то сумасшедшим магом?
– Священное привидение… – прошептала Тория. – Считается, что тот маг стал после смерти священным привидением. До конца ничего не известно… Отец просил Динара… заняться этим. Но мы ничего не нашли. Ничего… Прошла такая бездна лет… Все рукописи, касающиеся истории Лаш – или утеряны, или испорчены, да так, будто кто-то специально уничтожал их…
– Они говорят – тайна, – мрачно усмехнулся Эгерт. – Они здорово умеют ее хранить…
Тория помолчала. Призналась неохотно:
– Они… осаждали отца. Предлагали… Не знаю что. Сотрудничество? Деньги? Власть? Но он всегда брезговал ими. А сейчас… Он беспокоится. Он ждет… даже не знает, чего ждать.
