Солль удивился:
– Разве… Ведь магам доступны… Должны быть доступны любые тайны… Даже будущее?
Тории померещилось в этих словах сомнение в магической силе отца – уязвленная, она вскинула голову:
– Что ты знаешь!.. Да, отцу много чего ведомо… Нам не понять. Но он же не Прорицатель!
Эгерт счел за лучшее промолчать – ему не хотелось попасть впросак, к тому же неприятно было выказывать невежество. Тория устыдилась своей вспышки, пробормотала примирительно:
– Понимаешь… Будущее открыто Прорицателям. Это маги особого дара, владеющие, к тому же, Амулетом… Амулет пришел в мир из рук самого первого Прорицателя и с тех пор переходит от предшественника к последователю…
Тория волновалась и не могла подобрать подходящих слов.
– От отца к сыну? – жадно спросил Эгерт.
– Нет… Прорицатели не связаны кровными узами. В мире может быть только один Прорицатель – когда он умирает, Амулет сам ищет ему замену… Вещи тоже умеют искать, а ведь Амулет – это больше, чем вещь… Это невообразимо древнее… Я, честно говоря, даже не знаю, что это такое, – Тория перевела дыхание.
Эгерт поднял голову – со всех полок на него смотрели книги, и ему показалось, что лица его коснулся ветер из потаенных, полных магии кладезей. Он давно и безнадежно мечтал поговорить с Торией о мире волшебников; теперь страшнее всего казалось спугнуть заветную, столь интересную тему. Он спросил осторожно:
– А… Где сейчас Прорицатель? Тот, который… Кто носит Амулет сейчас, сию секунду?
Тория нахмурилась:
– Нет сейчас Прорицателя… Последний умер лет пятьдесят назад, и с тех пор… – она вздохнула. – И такое бывает. Наверное, новый Прорицатель еще не родился…
Эгерт помолчал, не зная, имеет ли он право спрашивать дальше; любопытство, однако, оказалось сильнее опасений, и он все так же осторожно поинтересовался:
– А что тогда делает этот… Амулет? Он путешествует, или ждет, или прячется от людей?
– Он лежит в сейфе моего отца, – брякнула Тория и тут же прикусила язык.
Прошла минута или две; Эгерт смотрел на девушку круглыми, глубоко обиженными глазами:
– Зачем… ты… сказала… мне?!
Тория прекрасно понимала, что совершила ошибку, однако попробовала свести все к простой болтовне.
– А что, собственно, такого? – поинтересовалась она, нервно оглаживая складки платья на коленях. – Ты же не собираешься докладывать об этом всем подряд, нет же?
Эгерт отвернулся. Тория прекрасно понимала, что он имел в виду – и он знал, что она понимает.
Подправляя кочергой пылающие в камине дрова, декан Луаян искоса разглядывал обоих.
Сходство Тории с покойной матерью порой пугало его – он боялся, что вместе с красотой, изысканной красотой мраморной статуи Тория унаследует и трагическое непостоянство, и жестокую судьбу своей матери. Давая согласие на брак дочери с Динаром, он искренне надеялся, что у Тории все будет по-другому – но случившееся вслед за этим несчастье развеяло его надежды. Тория была слишком похожа на мать, чтобы стать счастливой; много раз деканово сердце сжималось, когда он видел в полутьме библиотеки гордую, вечно одинокую фигурку в вечно темном платье.
Сейчас Тория сидела на низкой табуретке, подобрав колени к подбородку, нахохлившаяся, как мокрый воробей, раздосадованная своей же глупостью – сказала лишнее, а ведь не болтунья! Лицо ее, даже с гримаской раздражения, оставалось тонким и женственным – и декан с удивлением понял вдруг, что те перемены, которые он заметил в дочери совсем недавно, набирают силу.
Солль стоял рядом, почти касаясь рукой ее плеча – но не решаясь коснуться; даже Динару, который был уже женихом, Тория не позволяла стоять так близко. После гибели его все стало хуже – вечно замкнутая в прозрачную скорлупу собственного горя, собственной потаенной жизни, строгая дочь Луаяна отпугивала молодых людей еще издали – они разлетались, как стаи осенних листьев, принимая ее отчужденность за презрение и гордыню. Теперь рядом с ней стоял убийца Динара – и Луаян, поглядывающий на обоих через плечо, с изумлением подмечал в дочери множество мелких, немыслимых до сих пор черточек.
Она стала женственнее. Она безусловно стала женственнее, и линии красивых губ пролегают мягче – даже сейчас, когда она хмурится. Ей глубоко не безразлично, что рядом стоит Солль – человек, которого она не так давно готова была уничтожить!
Трещали, занимаясь, сухие поленья. Декан с трудом заставил себя вернуться к разговору.
– Это я виновата, – сказала Тория траурным голосом. – Будь проклят мой язык…
Луаян осуждающе на нее покосился:
– Поосторожней с проклятиями…
Потом, подумав, подошел к одному из высоких шкафов и отпер дверцу.
– Отец… – голос Тории дрогнул.
Декан извлек из сейфа яшмовую шкатулку, откинул крышку, взял с черной бархатной подушечки нечто, тихонько звякнувшее желтой цепочкой:
– Вот он, Солль… Взгляните, можно.
