Тория с неудовольствием поймала себя на некотором подобии интереса. Конечно, Ора и Розалинда вдохновлены, да и сколько еще юных козочек ударят копытцем, желая заполучить такого кавалера!
Через несколько дней Эгерт нежданно получил весточку из Каваррена – почтовый служащий, сопя, приволок в университетскую канцелярию увесистый мешок, облепленный сургучными печатями, и к нему маленькое, смятое письмо. Разносчик не уходил, пока не получил серебряной монетки за труды; мешок полон был домашней снеди, а письмо, написанное на желтоватой почтовой бумаге, пахло сердечными каплями.
Эгерт не узнал почерка – его мать писала редко и неохотно, и никогда ни одно из ее посланий не предназначалось сыну; но запах он узнал сразу же, и от волнения его бросило в озноб.
Письмо было странным, строки загибались книзу и мысль то и дело рвалась; в нем не было ни слова о бегстве Эгерта или о теперешней жизни в Каваррене. Все послание посвящено было обрывочным воспоминаниям об Эгерте-ребенке и Эгерте-подростке, причем сам он не мог вспомнить об этом почти ничего; мать же, оказывается, все это время держала в памяти и цвет скатерти, с которой маленький сын стянул на себя тарелку горячего супа, и жука, которому он бодро и настойчиво пытался приклеить оторванную ногу, и какую-то дерзость, за которую отец хотел наказать его, а она вступилась, придумав сыну оправдание… Солль едва дочитал письмо до конца – им овладело непонятное, щемящее, болезненное чувство.
Желая заглушить его, Эгерт велел Лису зазывать на пиршество всех, кто только успеет вместиться в сводчатую комнатушку. Студенты, общительные и изголодавшиеся, не заставили себя долго ждать; скоро кровати ломились под грузом пирующих, и грозил обрушиться подоконник, и возмущенно трещал стол, призванный служить опорой для научных изысканий, а не седалищем для крепких молодых задов. Мешок со снедью, которой хватило бы Соллю на месяц, опустошен был, как водится, за несколько часов, и все были очень довольны – включая Эгерта, который в шуме и хмеле пирушки сумел утопить и горечь, и тоску, и страх перед будущим.
День Премноголикования был уже не за горами – Соллю хотелось то поскорее приблизить его, то любыми силами оттянуть. Лис все чаще обеспокоенно интересовался, все ли в порядке, потому что Эгерт впадал то в беспричинную возбужденную веселость, то в глубокий транс, часами сидел у окна, бессмысленно листая книгу о заклятиях, почти ничего не ел – зато вставал ночами, чтобы напиться из железного бака в коридоре; звон железной цепи, на которой висела кружка, будил соседей, и они роптали.
До рокового дня оставалась неделя, когда декан Луаян попросил Эгерта зайти к нему.
Солль ожидал увидеть и Торию, по обыкновению сидящую на краешке стола и покачивающую ногой – однако в плотно зашторенном кабинете оказались лицом к лицу лишь суровый, сосредоточенный декан и его нервный, напряженный гость.
Усадив Солля в высокое кресло, декан долго молчал; внутри стеклянного шара с нанесенными на него очертаниями континентов горела свеча, и в свете ее стальное крыло, простертое над столом, казалось живым и готовым к полету.
– Через день-два он будет в городе, – негромко сообщил Луаян.
Ладони Солля, сжимающие деревянные подлокотники, в одно мгновение сделались мокры, как лягушачьи лапы.
– Послушайте, Эгерт, – проговорил декан все так же негромко, но от звука его голоса у Солля мурашки побежали по коже, – я знаю, что вы пережили ради этой встречи… Теперь я спрашиваю вас в последний раз: вы действительно хотите говорить со Скитальцем? Вы уверены, что это единственный для вас выход?
Эгерт вспомнил Фагирру, затем девушку в дилижансе, ставшую игрушкой для шайки разбойников, и только потом – Карвера.
– Уверен, – отозвался он глухо.
Некоторое время декан сверлил его глазами – Эгерт не дрогнул и выдержал этот взгляд.
– Хорошо, – отвернулся, наконец, Луаян, – тогда я расскажу вам… Все, что знаю сам – а знаю я, к сожалению, немного.
Он отошел к окну, отодвинул край занавески и так, спиной к Эгерту, начал:
– Я уже рассказывал вам о человеке, лишенном магического дара и прошедшем путь испытаний. Я говорил вам о Двери, увиденной мною в Зеркале Вод – я был тогда мальчишкой, мой учитель умер, и я остался один… Перед Дверью в моем видении стоял некто, и засов был наполовину отодвинут… Вы не поняли тогда, зачем я вспоминаю все это – но теперь вы должны понять; слушайте же. По земле ходит Скиталец – никто не назовет вам его имени, и никто не знает точно, что за бездна его извергла; он носит в себе силу, неведомую ни магам, ни прочим. Ни разу, сколь не пытался, я не смог увидеть его в Зеркале Вод – а я ведь очень искусен, Эгерт, и любой человек, обладающий магическим даром, отражается в моем зеркале рано или поздно… А Скиталец недоступен моему взгляду – более того, всякий раз, пытаясь найти его, я натыкался будто бы на глухую стену… Необъяснимое пугает, Эгерт. Скиталец пугает меня, а я ведь не маленький мальчик… Не стану утверждать, будто бы он – воплощенное зло, но кто вообще знает наверняка, что доброе на земле, а что злое?
Декан замолчал, и Эгерт, прижимающий ладонь к помеченной шрамом щеке, сказал неожиданно для себя:
– Заклятье – зло.
– А убийство? – удивленно обернулся декан.
– И убийство – зло, – глухо отозвался Эгерт.
– А если убить убийцу?
Понемногу оплывала свеча внутри стеклянного шара.
– Ладно, – вздохнул декан, – я расскажу вам дальше… Полвека назад мир стоял на краю пропасти… Большинство из живущих так и не поняли этого. Нечто, явившееся извне – летописи называют это Третьей силой – пожелало войти в мир и воцариться в нем. Для того, чтобы преодолеть Дверь Мирозданья, Третьей силе понадобился Привратник… Им стал тот самый человек, лишенный магического дара, оскорбленный людьми и ослепленный гордыней. Открыв Дверь, он получил бы немыслимое могущество – но засов так и не был отодвинут, потому что, кто знает почему, в последний момент Привратник отказался от миссии…
