Три или четыре раза Тория, вероятно, по просьбе декана, «пробовала себя в качестве педагога». Пробы эти, к сожалению, заканчивались решительной неудачей – и наставница, и ученик разбредались по разным углам раздраженные и усталые. Совместные занятия прекратились после одного памятного эпизода, когда Тория, войдя во вкус философских рассуждений о мироздании и человечестве, воскликнула, листая страницы: «Да нет же, Динар…»

Осекшись, она встретилась с испуганным взглядом Солля – и сразу же распрощалась. В тот вечер два человека в разных крыльях большого темного здания предавались одинаково тягостным размышлениям.

В остальном же между Эгертом и Торией соблюдался теперь прохладный нейтралитет – Тория приучила себя кивать при встрече, а Эгерт научился не бледнеть, едва заслышав в конце коридора легкое постукивание каблучков.

Тем временем на прилавках в городе появились арбузы и дыни, дневная жара перемежалась с ночной прохладой, а в университет понемногу стали возвращаться загорелые, раздобревшие на домашних харчах ученые юноши.

Пристройки ожили, изгонялась пыль из коридоров, из зала и аудиторий; вернулась и приступила к работе повариха, Тории незачем стало каждый день ходить на базар. Старушка, являвшаяся с уборкой, выколачивала подушки и перины, и пух летел тучами, будто в университетском дворике сошлись в смертельном бою несметные полчища гусей и уток. По утрам перед парадным крыльцом топтались обычно двое-трое юношей с котомками на плечах – это были абитуриенты, явившиеся за знаниями из далеких городов и местечек. Разинув рот, пришельцы разглядывали железную змею и деревянную обезьяну, терялись, когда к ним обращались с вопросом, и нерешительно следовали за господином деканом, приглашавшим их на беседу. После беседы часть абитуриентов, подавленные, пускались в обратный путь; Эгерту мучительно жалко было смотреть на отвергнутых – любой из них был достоин звания студента куда больше, нежели Солль.

Впрочем, летние дни, проведенные за книгой, принесли-таки свои скромные, но плоды: в области наук Эгерт чувствовал себя куда увереннее, хотя, безусловно, звезд с неба не хватал. Взамен «Беседы с юношеством» Солль получил от декана книгу внушительных размеров и под длинным названием «Философия звезд, камней, трав, огня и воды, а также ее несомненная взаимосвязь со свойствами человеческого тела», а в придачу к ней – полную красочных картинок «Анатомию».

Картинки эти смутили его, шокировали – и вызвали вместе с тем небывалый интерес. Эгерт поражался хитросплетениям сосудов, удивительному устройству замысловатых костей и внушительным размером бурой, как на базаре, печенки. По простоте душевной Солль всегда считал, что человеческое сердце выглядит абсолютно так же, как рисованное сердечко в уголке любовного послания – и удивился, увидев на странице сложный, похожий на волынку узел с мешочками и трубками. Страшный скелет, которому только косы в руках недоставало, растерял всю свою жуть, стоило лишь Эгерту углубиться в изучение мелких поясняющих надписей к нему – подробные и занудные, эти комментарии начисто разгоняли мысли о смерти, вызывая взамен практичные и деловитые вопросы.

За изучением «Анатомии» Солля и застал вернувшийся из дому Лис.

Встреча получилась сердечной и бурной; медные волосы Лиса отросли до плеч, нос обгорел под солнцем и шелушился, как вареная картошка, а в повадках не прибавилось ни серьезности, ни степенства. В котомке его обнаружились целиком закопченная гусыня с черносливом, связка черной кровяной колбасы, домашней выпечки лепешки и множество разнообразным образом приготовленных овощей. На самом дне Лисового мешка дремала баклага густого, как кровь, вина; снедь, которую любящая матушка Гаэтана собирала сыну на неделю, уничтожена была в несколько часов – Лис был, без сомнения, лоботряс и пройдоха, но ни в коей мере не скупец.

Первая же кружка вскружила Соллю голову. Бессмысленно улыбаясь, он смотрел, как комната заполняется знакомыми студентами – вскоре не осталось места ни на кроватях, ни на столе, ни на подоконнике, и все смеялись, галдели, рассказывали кто о чем, облизывали жирные пальцы и провозглашали здравицы, отхлебывая вино прямо из баклажки. Опустошив Лисову котомку, студенты, прожорливые, как молодая саранча, собрались идти в город; у Солля не было уже денег, но он решил отправиться вместе со всеми.

Посетили «У зайца», засели в «Утолись»; здесь пьянствовала удалая компания стражников, сменившихся, по-видимому, с поста. Эгерт смутился было такому соседству – однако стражники встретили студентов благодушно и без всякой неприязни, да и хмель, по-прежнему круживший Соллю голову, брал свое и притуплял привычный страх.

Две компании обменялись бутылками, потом здравицами, потом незлобивыми насмешками; затем стражи порядка затеяли старинную забаву всех вооруженных людей – метание клинков в намалеванную на стене мишень. Студенты притихли; лучше всех управлялся с кинжалом плечистый, хищного вида молодой человек с кожаным ремешком на волосах и коротким мечом у пояса – Эгерт разглядывал меч с интересом, в Каваррене такого оружия никто не носил.

Ножи и кинжалы вгрызались в дерево ближе или дальше от центра мишени, изображенного каким-то выдумщиком в виде кривобокого яблока; стражники вошли в азарт и принялись играть на деньги. Плечистый обладатель короткого меча успел здорово облегчить кошельки товарищей, когда кому-то из стражников пришло на ум вызвать на состязание подвыпивших студиозусов.

После короткого замешательства кое-кто решился-таки постоять за славу университета; Лис суетился, раздавая советы и норовя подтолкнуть очередного метальщика как можно ближе к мишени, причем стражники справедливо возмущались и оттесняли его на прежнюю, обозначенную меловой чертой позицию. К сожалению, пущенные студенческой рукой ножи решительно не желали втыкаться в стену – ударившись о мишень плашмя, они позорно шлепались на пол под смех и шутки довольных стражников; впрочем, до обид и ссор дело не доходило.

Студенты проиграли три бутылки вина, горсть серебряных монет и парадную шляпу Лиса – будучи игроком от природы, он все не желал признавать поражения своей команды и в конце концов взялся за дело сам; каждый бросок предварялся азартной торговлей, и скоро Лис лишился всех своих денег и добротного кожаного пояса.

Ничуть не смущенный Гаэтан проиграл бы, пожалуй, и отцовскую аптеку – если бы в этот момент на глаза ему не попался разомлевший, счастливый от всеобщего веселья и благодушия Эгерт.

– Эй, Солль! – вместо пояса Лис подвязывал штаны веревкой, – ты что же, за своих не играешь? Может, бросил бы разок, или монетки жалко?

Смущенно улыбаясь, Эгерт поднялся. В этот момент погрустневшие студенты, чье поражение было несомненным и сокрушительным, действительно показались ему своими, почти что родичами; к тому же ему стало вдруг жаль замечательного Гаэтанового пояса.