Неведомо, что было потом, но в мир живущих вернулся человек, посмевший отвергнуть Третью силу – и опаленный ею, получивший от нее не то проклятье, не то наследство… Говорят, что с тех пор он бродит по спасенному им миру, отсюда и прозвище – Скиталец… Похоже на правду?
Эгерт молчал.
– Вот и я не знаю, – чуть усмехнулся декан, – может быть, это совсем другой человек, и природа его силы другая… Раньше я хотел с ним встретиться – теперь не хочу. Кто знает… Он чужой, избегает встречи, и только время от времени я слышу о нем случайные рассказы…
– А я ниточка, – сказал Солль.
Декан встрепенулся:
– Что?
– Ниточка, привязывающая вас к Скитальцу… Я ведь поэтому вам интересен, да?
Декан нахмурился:
– Да… Вы правильно вычислили некий прагматизм моего к вам отношения… Вы – ниточка к Скитальцу, Солль, и вы же – убийца любимого моего ученика, жениха моей дочери… Вы – жертва жестокого заклятья. И вы же – человек на пути испытаний. Все это вы, – декан снова отвернулся к окну.
Свеча внутри стеклянного шара догорела и погасла – в комнате стало темнее.
– Что я должен сказать ему? – спросил Эгерт.
Декан пожал плечом:
– Что хотите. Вы изменились достаточно, чтобы самому решать… Не пытайтесь разжалобить его – это не поможет; не унижайтесь, но и не вздумайте дерзить – будет только хуже. А главное, Эгерт, хорошенько подумайте: под силу ли вам вообще эта встреча? Может статься, он наградит вас чем-нибудь еще, да таким, что прежнее заклятье покажется шуткой?
Декан испытующе склонил голову к плечу; Эгерт прошептал едва слышно:
– Страшно, конечно… Но я ведь уже виделся с ним однажды… Возможно, я найду слова… Я найду.
Эгерт слушал лекцию господина ректора, когда, порхающая по рядам, как бабочка, передаваемая из рук в руки, в зале обнаружилась записка. Эгерт не обратил на нее никакого внимания, и потому свистящий шепот заставил его подскочить:
– Эй! Солль!
Записка была свернута трубочкой, и надпись на ней не оставляла сомнения в том, что послание адресовано именно Эгерту; удивленно развернув жесткую бумагу, Солль прочитал короткую надпись посреди чистого листа: «Он в городе».
Дребезжащий голос господина ректора взорвался в его ушах разбитым стеклом, чтобы тут же отдалиться, затихнуть и обернуться жужжанием бьющейся в стекло мухи.
До праздника оставалось три дня; краснощекие служанки выбивались из сил, таская переполненные корзины со снедью; из окрестных сел съезжались торговцы мясом – прямо на улицах торговали окровавленными поросячьими тушами, свиными и коровьими головами, кроличьими окорочками и целыми связками битой птицы. Эгерта мутило, когда взгляд его случайно падал на равнодушную безглазую морду, насаженную для продажи на железный штырь.
Человеческое море несло его дальше и дальше по улицам. Лихорадочно вглядываясь во все обращенные к нему лица, он несколько раз вздрагивал, обливался потом и кидался вперед – и каждый раз, обознавшись, останавливался, чтобы успокоить дыхание и унять бешено колотящееся сердце.
В аристократических кварталах было поспокойнее – смеясь и перекликаясь, горничные протягивали из окна в окно гирлянды, развешивали на ветру ленточки и флаги, выставляли на подоконники клетки с певчими птицами и до блеска драили мостовую. Завидев в конце улицы серый плащ с капюшоном, Эгерт нырнул в боковую улочку и прижался к стене.
В середине дня погода испортилась, зарядил дождь, осенний дождь. Вымокший до нитки, голодный и усталый, Эгерт решил, что взялся за дело неправильно – просто блуждая по улицам, он не найдет Скитальца. Надо было собраться с мыслями и представить, где человек, накануне явившийся в город, может оказаться скорее всего.
Поразмыслив таким образом, Солль принялся обходить гостиницы и постоялые дворы. Кое-где на него косились, кое-где сразу же принимались гнать – мучаясь страхом, он вынимал из кармана монетку и через силу расспрашивал служителей и постояльцев о высоком, пожилом приезжем с прозрачными глазами без ресниц.
Кошелек его скоро опустел; в двух или трех гостиницах ему указали даже номер, в котором, по уверению горничных и слуг, остановился искомый высокий старик. Всякий раз замирая, Эгерт стучал в гостиничные двери и получал приглашение войти, а войдя, сразу же вынужден был извиняться, признавать ошибку и убираться прочь.
Едва волоча ноги, всякий раз рискуя наткнуться на Фагирру или другого служителя Лаш, Солль вернулся на главную площадь. Тут вовсю стучали топоры и визжали пилы – против здания городского суда с казненной куклой у входа сооружали широкий эшафот.
Эгерт передернулся, вспомнив слова Тории об обязательной казни, открывающей праздник Премноголикования; деловитых плотников стаей окружали мальчишки – им было безумно любопытно, они наперебой спешили помочь и пособить, а если кому-то доверяли подержать молоток – гордости счастливца не было границ.
Сжав зубы, Эгерт решил про себя, что к моменту казни он будет уже освобожден от заклятия, а значит, храбр и хладнокровен. Сгущались сумерки, уставший было дождик зарядил опять, и Солль, чьи силы иссякли внезапно и до конца, потащился в университет.
На другое утро он вышел на улицы ни свет ни заря – и почти сразу же увидел высокого, достаточно пожилого человека в видавшей виды куртке и со шпагой у пояса; расплатившись с торговцем, продавшим ему, по-видимому, пряжку для перевязи, высокий неспешно двинулся по улице – и Эгерт, боясь обознаться, боясь потерять старика из виду, боясь замешкаться и опоздать, кинулся следом.
