моей жизни стал мой учитель, Орлан. Его домик лепился к скале, как ласточкино гнездо… А я был в этом гнезде птенцом. И вот однажды вечером мой учитель поглядел в Зеркало Вод… Видите ли, Эгерт… Маг, достигший определенной степени могущества, набрав воду из пяти источников и сотворив заклинание, может увидеть в этом зеркале то, что скрыто от глаз. Мой учитель посмотрел… и умер, у него разорвалось сердце. Я никогда не узнаю, что или кого он тогда увидел. Я остался один, мне было тринадцать лет, но, похоронив Орлана, как велит обычай, я не спешил искать нового учителя. Спустя некоторое время я сам, впервые самостоятельно, сотворил Зеркало Вод. Долгое время оно оставалось темным, и я готов был отчаяться, когда поверхность воды прояснилась, и я увидел… – декан отложил очиненное перо и взялся за новое, – увидел незнакомого мне человека, стоящего перед огромной, кованой железом Дверью. Видение длилось несколько мгновений – но я успел разглядеть ржавый засов, отодвинутый наполовину… Вы когда- нибудь слышали, Эгерт, о Двери Мирозданья?
Декан замолчал и вопросительно поглядел на Солля. Ерзая в кресле, Эгерт казался себе глупым, как никогда; пожав плечами, декан усмехнулся:
– Вы не знаете, зачем я рассказываю вам все это? Возможно, и напрасно, Эгерт, возможно и зря. Но если вы хотите говорить со Скитальцем… Вы ведь все еще хотите с ним говорить?
Чуть слышно скрипнула входная дверь – Эгерту этот звук показался оглушительным, как залп. В кабинет вошла Тория.
Эгерт вжался в свое кресло, а девушка, приостановившись было при виде отцова посетителя, как ни в чем не бывало приблизилась к столу и поставила на него небольшой поднос с ломтиком хлеба и стаканом молока. Потом, переглянувшись с деканом, помедлила и уселась на край стола, покачивая тонконосым башмачком.
– Я здорово озадачил господина Солля своими историями, – сообщил декан дочери. Тория кисло усмехнулась.
Декан снова заговорил, обращаясь, по-видимому, к Соллю; Эгерт между тем не понимал ни слова, только и ожидая той счастливой минуты, когда можно будет наконец встать и уйти. Не глядя на Торию, он кожей ощущал редкие равнодушные взгляды, которыми она время от времени награждала его.
Прошло несколько минут, прежде чем Солль опять получил возможность понимать то, что рассказывал тем временем декан:
– …Это труд моей жизни, Эгерт, главная книга… Пока она называется просто «История магов»; пожалуй, ни у кого до меня не было уникальной возможности свести воедино все, что мы знаем о великих магах прошлого. Многие из них ушли в легенду, кое-кто жил совсем недавно, кто-то живет и теперь… Я был учеником Орлана – ему посвящена большая глава – и лично знал Ларта Легиара… Вам ничего не говорят эти имена, Солль, но любой маг, даже самый посредственный, исполняется почтением, едва услышав их…
Голова Эгерта понемногу наливалась свинцом. Комната медленно повернулась вокруг Солля, как вокруг оси; неподвижным оставалось только бледное, как прекрасная алебастровая маска, лицо Тории.
– Понимаю, вам трудно, Солль… – декан снова сидел в деревянном кресле с подлокотниками, и, встретившись с ним глазами, Солль мгновенно протрезвел, будто от ледяной ванны. Декан смотрел пристально, нанизывая собеседника на взгляд, как на иголку: – Понимаю… Но путь испытаний не бывает легким, Солль. Никто не знает, чем завершится ваш путь, но я помогу вам, чем сумею… Тория, – мягко обратился он к дочери, – та книга, история заклятий, она здесь или в библиотеке?
Не говоря ни слова, Тория привычным движением выдернула с полки небольшую книжку в кожаном переплете с медными уголками:
– «О заклятиях»? – спросила буднично. – Возьми…
Декан осторожно принял книгу, ладонью смахнул пыль, дунул на страницы, изгоняя последние пылинки:
– Вот, Солль… Я даю вам эту книгу с надеждой, что она поможет вам… глубже понять, осознать, что с вами случилось. Не спешите возвращать – она дается вам на достаточно долгий срок…
– Спасибо, – сказал Эгерт не своим каким-то, деревянным голосом.
«Жил некто, и был он алчен и жесток. Однажды в лютый мороз в дом его постучалась женщина с грудным ребенком; он подумал: зачем нищенка у моего камина? – и не пустил ее. Случилась метель, и, замерзая в сугробе с мертвым ребенком на руках, женщина сказала слово, страшное в человеческих устах. И был тот человек заклят: никогда больше не мог он развести огня. Крохотная искорка или пожарище, костер или трубка с табаком – всякий огонь дымил и угасал, стоило лишь ему приблизиться; сам он стал стыть и гаснуть, как пламя под ливнем, и не мог согреться, не мог согреться, и, умирая, шептал: холодно…»
Солль зябко поежился, вздохнул и перевернул страницу.
«В одном селении случилась язва, и много людей умерло. Прослышав о беде, явился в селение знахарь; был он молод, однако опытен и умел. Пользуя людей травами, шел он от дома к дому, и болезнь могла изъязвить и его – однако, по счастью, не тронула. Исцелились люди; тогда спросили они себя: что за сила дана молодому лекарю? Что за непонятная мощь в его руках и его травах? Почему язва пощадила его? Испугались люди неведомой силы и умертвили знахаря, желая умертвить с ним и силу его. Однако случилось так, что вслед за преступлением их последовала и расплата: спустя малое время поселок опустел, и никто не знал, куда девались люди; мудрые говорят, что закляты они, все закляты, и старики и младенцы, и маяться им в неведомых безднах, покуда не явится человек и не снимет заклятие…»
Книга была стара, и каждая желтая страница хранила повесть о делах смутных и страшных. Солль с трудом сдерживал нервную дрожь – и все равно читал, будто глаза его прикованы были к черным, как жучьи спины, буквам:
«Случилось так, что трое на дороге остановили путника – но он был беден, и трое не получили добычи. Тогда, обуянные злобой, они били его беспощадно… На пороге смерти он сказал им: был я кроток и добр, и не причинил вам зла; за что же вы так поступили со мной? Заклинаю и проклинаю: да не носи вас земля!
И путник умер; и как только закрылись глаза его, подалась земля под ногами разбойников.
Охваченные ужасом, бежали они – но с каждым шагом твердь под ними разверзалась все больше, и хватала за ноги, и вот уже по колено в земле молили они о пощаде – но заклятие было сказано, и губы заклявшего остыли навсегда. А земля не держала разбойников, не желала более их носить, и ушли они по пояс, а потом и по грудь, и кричащие рты навеки заткнула трава, и только черные дыры остались в земле,
