Осторожно ступая, Эгерт двинулся вдоль стены; бледное, изуродованное шрамом лицо отразилось в мутном стеклянном шаре с оплывшей свечкой внутри. Рядом, на круглом колченогом столике, толпились серебряные фигурки – людей, зверей и огромных насекомых; изготовленные с необычайным искусством, все они, казалось, смотрели в одну точку. Эгерт пригляделся – взгляды серебряных существ не отрывались от острия портновской иголки, торчащей из бесформенного комочка древесной смолы.

– Смотрите, можно… Только руками не трогайте, да?

Небо, Эгерт откусил бы себе палец прежде, чем отважиться дотронуться им до чучела огромной крысы, закованной в настоящие цепи. Обнаженные зубы давно погибшей грызуньи казались влажными от вязкой слюны.

Два массивных шкафа, суровые и неприступные, как стражники, заперты были на два висячих замка; вдоль стен тянулись полки – вероятно, это были особенные книги, книги по магии. Эгерт вздрогнул – на корешке одного из томов густо росла черная, блестящая шерсть.

Ему расхотелось смотреть дальше. Отшатнувшись, он несмело взглянул на декана.

Тот неторопливо отодвинул край портьеры, пропуская в кабинет поток дневного света; непринужденно уселся в одно из деревянных кресел:

– Что ж, Эгерт… Настало нам время побеседовать.

Повинуясь указующей руке, Солль подошел на ватных ногах и присел на краешек другого кресла. В свободном от портьеры уголке окна ему был виден голубой лоскут неба.

– Некоторое время тому назад, – неторопливо начал декан, – не так давно, если судить по меркам истории, и вовсе не так недавно, если судить о человеческой жизни… Жил некто. Был он молод и удачлив, и был он магом милостью небесной. И невиданной силы магом… он мог бы стать с годами, не случись в его судьбе внезапного и тягостного перелома…

Декан сделал паузу, будто предлагая Эгерту разглядеть в его словах некий тайный смысл. Солль сжал пальцами деревянные подлокотники.

– Случилось так, – продолжал декан, – что в самоуверенности и гордыне своей он преступил черту, отделяющую шутку от предательства, и тяжко оскорбил друзей. За это он понес, может быть, чрезмерно жестокое наказание – на три года лишенный человеческого обличья, он навсегда расстался с магическим даром… А ведь дар этот был частью его души, его сознания, его личности! И вот, униженный и отвергнутый, утративший все, он двинулся по пути испытаний…

Декан замолчал, будто ожидая, что Солль подхватит рассказ и закончит историю за него – но Эгерт молчал, пытаясь понять, какое отношение имеет деканова повесть к его собственной судьбе.

Луаян чуть усмехнулся:

– Да, Эгерт, путь испытаний… Это был его путь, и он прошел его до конца. Вы тоже стоите на подобном пути, Солль, но только… Это другой путь, и никто не знает, что ожидает вас на его краю. Ведь, как ни суди, а тот человек, о котором я рассказываю – тот человек никого не убивал…

Будто каленое железо коснулось Эгерта – и прожгло насквозь, хотя в спокойном декановом голосе не прозвучало ни тени упрека. Голубое небо в просвете окна на секунду сделалось черным, а по дну сознания прошла мысль: вот оно, главное. Возможно, сейчас придется расплачиваться, ведь Тория – его дочь, а Динар был бы зятем…

– Но… – выдавил он, – я ведь не хотел… Это была честная дуэль, я ведь не хотел убивать его, господин декан… Я и раньше…

Он запнулся, спохватившись – но маг вопросительно взглянул на него, и Соллю пришлось продолжить:

– Я и раньше… Убивал на дуэлях. Два раза… Оба раза честно. У тех… людей, что погибли от моей шпаги, были и родичи, и друзья… Но даже родичи согласились, что смерть на дуэли – это не позор, а тот, кто выжил – не убийца…

Декан помолчал. Поднялся; будто раздумывая, прошел вдоль полок с книгами, то и дело касаясь рукой истертых корешков. Втянув голову в плечи, Эгерт наблюдал за ним, ожидая чего угодно – молнии из протянутой руки либо заклинания, превращающего собеседника в лягушку…

Маг обернулся. Спросил жестко:

– Представьте, что вы встретились со Скитальцем, Солль. Что вы скажете ему? То же самое, что слышал сейчас я?

Эгерт опустил голову. Признался честно:

– Я не знаю, что говорить ему. Я надеялся… Что, может быть, вы научите меня… Но…

И замолк, потому что любые слова оборачивались жалким, бессмысленным лепетанием. Он хотел бы сказать, что прекрасно понимает – у декана есть причина ненавидеть убийцу студента по имени Динар; возможно, проявленное к Соллю милосердие есть только отсрочка неминуемого наказания. Он хотел бы объяснить, что сознает – отец Тории вовсе не обязан помогать ему в деле со Скитальцем, напротив – декан вправе счесть, что заклятие трусости уместно и справедливо, что Солль до конца своих дней должен носить на лице шрам… И, наконец, Эгерт хотел бы признаться, как все-таки сильно, хоть и безнадежно, он рассчитывает на эту помощь.

Он хотел бы сказать все это – но язык его лежал во рту безвольно и неподвижно, как дохлая рыбина.

Декан подошел к столу, откинул крышку массивного письменного прибора; Эгерт бездумно уставился на причудливой формы чернильницу, песочницу с медным шариком на крышке, ворох разноцветных перьев и пару перочинных ножей.

Декан усмехнулся:

– Я не случайно завел разговор о маге, лишенном магического дара. Возможно, Эгерт, знание о его судьбе чем-то поможет вам… А может, и нет, – декан извлек из груды перьев одно, особенно длинное, любовно оглядел его и взялся за перочинный нож: – Полвека назад, Эгерт, я был мальчиком и жил в предгорьях… И мать моя, и отец, и все родичи погибли во времена Черного Мора, и главным человеком в