делая мне никаких замечаний, может быть, я буду вас немного любить.

– Все, что хотите.

– Но предупреждаю вас, я хочу быть свободной в своих действиях и не буду вам давать отчета в своей жизни. Я уже давно ищу любовника молодого, покорного, беззаветно влюбленного, не требующего ничего, кроме моей любви. Я никогда не могла найти такого. Мужчины, вместо того чтобы быть удовлетворенными тем, что им дают и на что они едва ли могли надеяться, требуют от своей любовницы отчета в настоящем, прошлом и даже в будущем. Чем больше они привыкают к ней, тем больше они хотят владычествовать над ней, и чем больше им дают, тем шире становятся их требования. Я решаюсь взять нового любовника при условии, чтобы он обладал тремя редкими качествами: доверчивостью, покорностью и скромностью.

– Я буду всем, чем вы захотите.

– Увидим.

– А когда мы увидим?

– Позднее.

– Почему?

– Потому что, – сказала Маргарита, выскользнув из моих объятий. Выбрав в большом букете красных камелий, принесенных утром, один цветок, она приколола его к моему сюртуку и продолжала: – Потому что не всегда можно договор приводить в исполнение в тот самый день, как он подписан. Это вполне понятно.

– А когда мы опять увидимся? – спросил я, сжимая ее в своих объятиях.

– Когда камелия станет другого цвета.

– А когда она станет другого цвета?

– Завтра, от одиннадцати до двенадцати ночи. Вы довольны?

– Вы еще спрашиваете?

– Ни слова обо всем этом ни вашему другу, ни Прюданс, ни кому бы то ни было.

– Обещаю вам.

– Теперь поцелуйте меня, и вернемся в столовую.

Она протянула мне свои губки, оправила волосы, и мы вышли из этой комнаты, она – напевая, я – вне себя от счастья.

В гостиной она мне сказала тихо:

– Вам может показаться странным, что я так скоро согласилась; знаете – почему?.. Потому что, – продолжала она, взяв мою руку и прижав ее к сердцу, сильные и частые удары которого я чувствовал, – потому что мне осталось меньше жить, чем другим, и я решила жить быстрее.

– Умоляю вас, не говорите так.

– Утешьтесь, – продолжала она, смеясь. – Сколько бы я ни жила, я проживу дольше, чем вы меня будете любить.

И она с пением вошла в столовую.

– Где Нанина? – спросила она, увидев Гастона и Прюданс одних.

– Она спит у вас в комнате в ожидании вас, – ответила Прюданс.

– Несчастная! Я ее убиваю! Ну, господа, расходитесь, уже пора.

Через десять минут Гастон и я вышли. Маргарита пожала мне на прощание руку и осталась с Прюданс.

– Ну, – спросил Гастон, когда мы вышли, – что вы скажете о Маргарите?

– Это ангел, и я от нее без ума.

– Я так и думал; вы сказали ей это?

– Да.

– И она вам обещала что-нибудь?

– Нет.

– Она не похожа на Прюданс.

– Прюданс вам обещала?

– Нет, она лучше сделала, мой друг! Трудно поверить, но эта толстая Дювернуа хорошо сохранилась!

На этом месте своего рассказа Арман остановился.

– Пожалуйста, закройте окно! – сказал он. – Мне становится холодно. Я пока лягу.

Я закрыл окно. Арман, все еще слабый, разделся и лег в постель; его голова несколько минут покоилась на подушке, как у человека, уставшего от продолжительной прогулки или удрученного тяжелыми воспоминаниями.

– Вы, может быть, слишком много говорите, – сказал я, – может быть, мне лучше уйти и дать вам покой? Вы расскажете в другой раз остальное.

– Вам надоело слушать?

– Напротив.

– Тогда я буду продолжать; если я останусь один, я не смогу заснуть.

Когда я вернулся домой, – продолжал он, не задумываясь, настолько все эти детали были еще живы в его памяти, – я не лег спать; я начал вспоминать все события этого дня. Встреча, знакомство, обещание Маргариты – все произошло так быстро, так неожиданно, что временами мне казалось, будто все это сон. Меж тем такие девушки, как Маргарита, нередко тотчас соглашаются на предложение мужчины.

Я мог сколько угодно приводить себе этот довод, но первое впечатление, произведенное на меня моей будущей любовницей, было так сильно, что оно брало верх. Я никак не мог в ней видеть такую же содержанку, как и все прочие, и с тщеславием, свойственным всем мужчинам, был склонен думать, что она вполне разделяла мое чувство к ней.

Между тем мне были известны совершенно противоположные примеры и я не раз слышал, что любовь Маргариты стала товаром, более или менее дорогим, смотря по сезону.

Но как же примирить, с другой стороны, эту репутацию с упорными отказами молодому графу, которого мы видели у нее? Вы скажете, что он ей не нравился, что ее великолепно содержал герцог и что в любовники она брала, конечно, человека, который ей нравился. Но почему она не хотела в таком случае Гастона, милого, умного, богатого, и, казалось, хотела меня, хотя и нашла меня очень смешным в первый раз?

Правда, бывают случаи, когда минута делает больше, нежели целый год ухаживаний.

Из тех, кто был за ужином, я один забеспокоился ее отсутствием. Я пошел за ней, был настолько взволнован, что не мог этого скрыть, и заплакал, целуя ее руку. Это обстоятельство в связи с ежедневными посещениями в продолжение двух месяцев ее болезни показало ей меня другим человеком, чем те, кого она знала до тех пор; весьма возможно, что она решила для любви, так сильно себя проявившей, сделать то, что она делала много раз и что не было уже для нее трудно.

Все эти рассуждения, как видите, были весьма правдоподобны; но какова бы ни была причина, побудившая ее согласиться, одно было вполне достоверно: это то, что она согласилась.

Я был влюблен в Маргариту, должен был скоро ею обладать и не мог больше ничего от нее требовать. Но, повторяю вам, несмотря на то, что это была кокотка, мне эта любовь представлялась всегда такой безнадежной, может быть, из желания опоэтизировать ее, что чем ближе был момент, когда мне уже не нужно будет больше надеяться, тем больше я сомневался. Я всю ночь не сомкнул глаз.

Я сам себя не узнавал. Я сходил с ума. То мне казалось, что я недостаточно красив, богат, элегантен, чтобы обладать такой женщиной, то я страшно гордился при мысли, что буду ею обладать; потом я начинал бояться, что у Маргариты это – каприз на несколько дней, страшился быстрого разрыва и подумывал, не лучше ли совсем не пойти к ней вечером и уехать, написав ей о своих опасениях. Но тут же переходил к безграничным надеждам, к беспредельному доверию. Я строил самые невероятные планы на будущее. Решал, что эта девушка будет мне обязана своим физическим и нравственным возрождением, что я проведу всю свою жизнь с ней и что ее любовь сделает меня более счастливым, чем любовь всякой неиспорченной девушки.

Впрочем, я не могу вам передать всех бесчисленных мыслей, которые бродили у меня в голове, пока я не заснул уже под утро.