может.

– Сударыня, – продолжал я, – я вам очень благодарен, что вы забыли об этом первом знакомстве, потому что я был очень смешон и показался вам, вероятно, очень скучным. Это было два года тему назад в оперетте, я был с Эрнестом.

– Да, я вспоминаю! – сказала Маргарита с улыбкой. – Нет, не вы были смешны, а я была смешлива; впрочем, я и теперь легко смеюсь, но не так, как раньше. Вы простили меня?

Она мне протянула руку, и я поцеловал ее.

– Знаете, – продолжала она, – у меня есть такая дурная привычка сбивать с толку людей, которых я вижу в первый раз. Это очень глупо. Мой доктор говорит, что это оттого, что я очень нервная и всегда больна: вы должны поверить моему доктору.

– Но у вас цветущий вид.

– Ах, я была очень больна.

– Я знаю.

– Кто вам сказал?

– Все это знали; я часто приходил справляться о вашем здоровье и обрадовался, узнав о вашем выздоровлении.

– Мне никогда не подавали вашей карточки.

– Я никогда не оставлял ее.

– Так это вы приходили каждый день справляться о моем здоровье во время моей болезни и ни разу не хотели назвать свое имя?

– Да, я.

– Значит, вы не только снисходительны, вы великодушны. Вы, граф, не сделали бы этого, – прибавила она, обращаясь к графу N..., и бросила на меня один из тех взглядов, которыми женщины дополняют свои слова.

– Я с вами знаком только два месяца.

– А этот господин знал меня только пять минут. Вы всегда отвечаете невпопад.

Женщины безжалостны с людьми, которых они не любят.

Граф покраснел и начал кусать себе губы.

Мне стало жаль его, потому что он был, по-видимому, влюблен так же, как и я, и жестокая откровенность Маргариты, особенно в присутствии двух посторонних, делала его очень несчастным.

– Вы играли, когда мы вошли, – сказал я, чтобы переменить разговор. – Пожалуйста, смотрите на меня как на старого знакомого и продолжайте.

– Ах, – сказала она, бросаясь на диван и делая нам знак, чтобы мы тоже сели, – Гастон знает мою музыку. Она может сойти наедине с графом, но вас я не хочу подвергнуть такой пытке.

– В этом вы мне оказываете предпочтение? – спросил граф, стараясь придать своей улыбке ироническое и проницательное выражение.

– Напрасно вы меня укоряете в этом единственном предпочтении.

По-видимому, несчастный малый не мог сказать ни слова. Он бросил на молодую женщину умоляющий взгляд.

– Прюданс, – продолжала она, – вы сделали то, о чем я вас просила?

– Да.

– Отлично, после вы расскажете мне об этом. Мне нужно с вами поговорить, не уходите, пока я не поговорю.

– Мы, может быть, мешаем, – сказал я. – Теперь, когда состоялось вторичное знакомство и забыто первое, мы можем уйти.

– Зачем? Мои слова не к вам относятся. Напротив, я хочу, чтобы вы остались.

Граф вытащил роскошные часы и посмотрел, сколько времени.

– Мне пора в клуб.

Маргарита ничего не ответила.

Граф отошел от камина и подошел к ней:

– До свидания, сударыня.

Маргарита поднялась.

– До свидания, милейший граф, вы уже уходите?

– Да, я боюсь, что вам скучно со мной.

– Не больше, чем всегда. Когда мы вас опять увидим?

– Когда вы позволите.

– Так прощайте.

Согласитесь, что это было жестоко.

Граф, к счастью, был очень хорошо воспитан и миролюбив по характеру. Он поцеловал небрежно протянутую руку Маргариты и вышел, поклонившись нам. Переступая порог, он оглянулся на Прюданс. Та пожала плечами, и жест ее, казалось, говорил: «Я сделала все, что могла».

– Нанина, – крикнула Маргарита, – посвети господину графу.

Мы слышали, как открылась и закрылась дверь.

– Наконец-то! – воскликнула Маргарита, появляясь в будуаре. – Он уехал; этот малый ужасно действует мне на нервы.

– Дорогая моя, – сказала Прюданс, – вы слишком суровы с ним; он так хорошо, так внимательно относится к вам. Посмотрите, на камине лежат часы, которые он вам подарил; они стоят, по крайней мере, тысячу экю.

Мадам Дювернуа подошла к камину и поиграла драгоценностью, о которой говорила, бросая на нее жадные взгляды.

– Дорогая, – сказала Маргарита, садясь к пианино, – когда я взвешиваю на одной чашке весов то, что он мне дает, а на другой – то, что он мне говорит, мне кажется, что я очень дешево считаю ему его визиты.

– Бедный малый влюблен в вас.

– Если бы я захотела выслушивать всех, кто в меня влюблен, у меня не хватало бы времени на обед.

И пальцы ее забегали по клавишам; но тут же она обернулась к нам и сказала:

– Не хотите ли закусить? Мне очень хочется пуншу.

– А я с удовольствием съем кусочек цыпленка, – сказала Прюданс. – Не поужинать ли нам?

– Отличная идея, пойдемте ужинать, – сказал Гастон.

– Нет, мы поужинаем здесь.

Она позвонила. Явилась Нанина.

– Пошли за ужином.

– Что взять?

– Что хочешь, но поскорей, поскорей.

Нанина ушла.

– Ах, как хорошо, – сказала Маргарита, подпрыгивая, как ребенок, – мы поужинаем. Господи, какой несносный этот граф.

Чем дольше я видел эту женщину, тем больше она меня восхищала. Она была дивно хороша. Даже ее худоба была прелестна.

Я не переставал ею любоваться.

Мне трудно объяснить, что во мне происходило. Я был полон снисходительности к ее образу жизни, я был полон восторга перед ее красотой. То бескорыстие, с которым она относилась к молодому человеку, изящному и богатому, готовому разориться для нее, извиняло в моих глазах все ее былые ошибки.

В этой женщине была какая-то чистота.

Видно было, что порок не развратил ее. Ее уверенная походка, гибкая талия, розовые, открытые ноздри, большие глаза, слегка оттененные синевой, выдавали одну из тех пламенных натур, которые распространяют вокруг себя сладострастие.