– Нет; она, вероятно, одна дома.

– Но ей, должно быть, ужасно скучно, – сказал Гастон.

– Мы почти всегда проводим вечера вместе, и когда она возвращается, то зовет к себе меня. Она никогда не ложится раньше двух часов ночи. Она не может уснуть раньше.

– Почему?

– Потому что у нее больные легкие и почти всегда повышенная температура.

– У нее нет любовников? – спросил я.

– У нее никто не остается, когда я ухожу; но не ручаюсь, что кто-нибудь не приходит, когда меня нет; я часто встречаю у нее вечером некоего графа N... Он хочет продвинуть свое дело тем, что приходит в одиннадцать часов и посылает ей массу драгоценностей; но она его презирает. Она не права, он очень богат. Я часто говорю ей: дорогая моя, вам такого человека и нужно! В других случаях она меня слушает, но тут упрямится и отвечает мне, что он слишком глуп. Пускай он глуп, не спорю; но ведь он дал бы ей положение, тогда как этот старый герцог может умереть со дня на день. Старики – эгоисты; семья всегда упрекает его за привязанность к Маргарите: вот две причины, по которым он ей ничего не оставит. Я разъясняю ей все это, а она отвечает, что никогда не опоздает забрать графа после смерти герцога. Вовсе не весело, – продолжала Прюданс, – жить так, как она живет. Я отлично знаю, что мне бы это не подошло и что я бы скоро прогнала прочь этого старикашку. Он несносен; зовет ее своей дочкой и постоянно следит за ней. Я уверена, что сейчас кто-нибудь из его слуг стоит на улице и следит, кто выходит и особенно кто входит к ней.

– Ах, бедная Маргарита, – сказал Гастон, садясь за пианино и наигрывая вальс, – я не знал этого. Недаром мне казалось, что у нее не такое веселое лицо последнее время.

– Шш! – сказала Прюданс, прислушиваясь.

Гастон остановился.

– Мне показалось, она зовет меня.

Мы прислушались.

И действительно, какой-то голос звал Прюданс.

– Ну, господа, уходите, – сказала нам мадам Дювернуа.

– Ах, вы так понимаете гостеприимство, – сказал Гастон со смехом. – Мы уйдем, когда мы сами захотим.

– Зачем нам уходить?

– Я иду к Маргарите.

– Мы подождем здесь.

– Этого нельзя.

– Тогда мы пойдем с вами.

– Этого тоже нельзя.

– Я знаком с Маргаритой, – сказал Гастон, – и вполне могу нанести ей визит.

– Но Арман незнаком с ней.

– Я его представлю.

– Это невозможно.

Мы снова услышали голос Маргариты, звавшей Прюданс.

Прюданс побежала в свою уборную. Мы за ней. Она открыла окно.

Мы спрятались, чтобы нас не было видно снаружи.

– Я зову вас целых десять минут, – сказала Маргарита из своего окна сердитым голосом.

– Что вам нужно?

– Приходите сию минуту.

– Зачем?

– Граф N... сидит у меня и до смерти мне надоел.

– Я не могу сейчас прийти.

– Почему?

– У меня сидят двое молодых людей и не хотят уйти.

– Скажите им, что вам необходимо выйти.

– Я им уже говорила.

– Ну так бросьте их; когда они увидят, что вы ушли, они тоже уйдут.

– Они все перевернут вверх дном.

– Но что им надо?

– Они хотят видеть вас.

– Как их зовут?

– Одного вы знаете, Гастон Р...

– Да, я его знаю; а другой?

– Арман Дюваль. Вы его не знаете?

– Нет; ну приведите их обоих с собой, все же лучше, чем граф. Я жду вас, поторопитесь.

Маргарита закрыла окно, Прюданс тоже.

Маргарита раньше вспоминала мое лицо, но не припоминала теперь моего имени. Я предпочел бы неприятное воспоминание этому полному забвению.

– Я знал, – сказал Гастон, – что она с восторгом нас примет.

– Ну восторг тут ни при чем, – ответила Прюданс, надевая шаль и шляпу. – Она вас принимает только затем, чтобы прогнать графа. Постарайтесь произвести на нее более приятнее впечатление, не то она со мной поссорится: я знаю Маргариту.

Мы спустились вниз.

Я дрожал; мне казалось, что этот визит будет иметь решающее значение в моей жизни.

Я был еще больше взволнован, чем в тот вечер, когда впервые был ей представлен в оперетте.

Когда я подходил к дверям знакомой вам квартиры, сердце у меня билось так сильно, что мысли мои путались.

До нас донеслись звуки рояля.

Прюданс позвонила.

Звуки рояля умолкли.

Нам открыла дверь женщина, которая была больше похожа на компаньонку, чем на горничную.

Мы прошли в гостиную, а из гостиной в будуар, который имел такой же самый вид, как и после, когда вы его видели.

Какой-то молодой человек стоял, прислонившись к камину.

Маргарита сидела у пианино, пальцы ее бегали по клавишам; она начинала какую-нибудь вещь и не кончала.

Вся эта картина производила впечатление скуки; молодого человека тяготило его собственное ничтожество, женщину – присутствие этой мрачной особы.

Услышав голос Прюданс, Маргарита поднялась и пошла нам навстречу, обменявшись с мадам Дювернуа взглядом благодарности.

– Входите, господа, милости просим.

– Здравствуйте, Гастон, – сказала Маргарита моему приятелю, – я очень рада вас видеть. Почему вы не заходили ко мне в ложу в Варьете?

– Я боялся быть некстати.

– Друзья, – Маргарита сделала ударение на этом слове, чтобы дать понять всем присутствующим, что, несмотря на ее фамильярное обращение с Гастоном, он был всегда только ее другом, – друзья никогда не бывают некстати.

– Позвольте мне в таком случае представить вам моего друга Армана Дюваля.

– Я уже дала свое согласие Прюданс.

– Я уже имел раз честь быть вам представленным, – сказал я, поклонившись, едва внятным голосом.

Маргарита всматривалась в меня и старалась припомнить, но не могла или делала вид, что не