М-ръ Робинзонъ не замедлилъ отв?чать въ такомъ же точно тон? и говорилъ долго, краснор?чиво, говорилъ для удовольствія всей компаніи. Посл? этой р?чи президентъ и вице-президентъ подали другъ другу руки, обнялись и поц?ловались, какъ братья. Зат?мъ опять всходили на ка?едру бол?е или мен?е зам?чательные ораторы, и между ними особенно отличился одинъ джентльменъ, котораго собирались раза три выгнать изъ конторы за непростительные промахи по счетной части. Но въ этотъ разъ его ос?нило внезапное вдохновеніе, и р?чь его патетически началась словами:

— Да минуетъ на будущее время главу нашего дома сія горькая чаша, излившаяся съ такимъ б?дственнымъ обиліемъ на его очагъ!

И такъ дал?е, все въ этомъ род?. Этотъ и многіе другіе періоды, начинавшіеся словами. 'Да минуетъ горькая чаша' удостоились всеобщаго одобренія, и ораторъ заслужилъ громкія рукоплесканія. Словомъ, вечеръ былъ превосходный, и вс? наслаждались вдоволь физически и нравственно. Только подъ конецъ повздорили немножко насчетъ Каркера два молодыхъ дженльмена, начавшіе бросать другъ въ друга пуншевыми стаканами; но ихъ розняли во время и благополучно вывели изъ трактира. На другой день поутру содовые порошки истреблялись дюжинами въ контор? Домби и сына, и многіе изъ джентльменовъ были очень недовольны, когда трактирный мальчикъ явился къ нимъ со счетомъ, который, очевидно, былъ преувеличенъ.

Перчъ, разсыльный, между т?мъ кутитъ въ эти дни напропалую. Онъ опять постоянно зас?даетъ y прилавковъ въ харчевняхъ и трактирахъ, гд? его угощаютъ, и гд? онъ лжетъ безъ всякаго милосердія, Оказывается, что онъ встр?чался со вс?ми особами, запутанными въ посл?днемъ д?л?, и говорилъ имъ: «сэръ», или «миледи» — смотря по надобности — 'отчего вы такъ бл?дны?' При этомъ особы дрожали вс?ми членами: 'охъ, Перчъ, Перчъ!' и, махнувъ руками, отб?гали прочь. Угрызеніе сов?сти тутъпричиной или естественная реакція посл? употребленія кр?пкихъ напитковъ, только м-ръ Перчъ возвращается вечеромъ на Чистые Пруды въ крайне уныломъ расположеніи духа, м-съ Перчъ начинаетъ безпокоиться, что дов?ріе его къ жен?, очевидно, поколебалось, и что онъ какъ будто подозр?ваетъ, не собирается ли она уб?жать отъ него съ какимъ-нибудь лордомъ.

Въ ту же пору слуги м-ра Домби ведутъ разс?янную жизнь и теряютъ способность ко всякимъ д?ламъ. Каждый вечеръ они угощаются горячимъ ужиномъ, бес?дуютъ дружелюбно, курятъ и выпиваютъ полные бокалы. Къ девяти часамъ м-ръ Таулисонъ всегда подъ куражомъ и часто желаетъ знать, сколько разъ онъ говорилъ, что нечего ждать добра отъ угольныхъ домовъ. Вся компанія перешептывается насчетъ миссъ Домби и недоум?ваетъ, куда бы она скрылась. Думаютъ вообще, что это изв?стно м-съ Домби, хотя м-ръ Домби едва ли знаетъ. Это обстоятельство наводитъ р?чь на б?жавшую леди, и кухарка того мн?нія, что м-съ Домби величава, какъ пава, но ужъ слишкомъ горда, Богъ съ ней. Вс? согласны, что она слишкомъ горда, и по этому поводу возлюбленная Таулисона, д?вица доброд?тельная, покорн?йше проситъ, чтобы не толковали передъ ней объ этихъ гордянкахъ, которыя всегда подымаютъ голову кверху, какъ будто уже н?тъ земли подъ ихъ ногами.

Везд? и всюду разсуждаютъ о д?лахъ м-ра Домби дружелюбной массой и хоромъ. Только м-ръ Домби пребываетъ въ своемъ кабинет?, и не в?даетъ св?тъ, что творится въ его душ?.

Бабушка Браунъ и дочь ея Алиса держали въ своей хижин? тайное сов?щаніе. Это проиоходило въ первые часы вечера и въ посл?дніе дни весны. Уже н?сколько дней прошло съ той поры, какъ м-ръ Домби сказалъ майору Багстоку о своемъ странномъ изв?стіи, полученномъ весьма странными путями. Изв?стіе, разсуждалъ онъ, могло быть вздорное, a пожалуй, могло быть и очень невздорное.

Мать и дочь сид?ли очень долго, не говоря ни слова и почти безъ всякаго движенія. На лиц? старухи отражалось тревожное и какое-то замысловатое ожиданіе; физіономія дочери, проникнутая также ожиданіемъ, не выражала р?зкаго нетерп?нія, и въ облакахъ, собиравшихся на ея лиц?, можно было читать недов?рчивость и опасеніе неудачи. Старуха чавкала и жевала, не спуская глазъ со своей дочери, и съ большимъ вниманіемъ прислушивалась ко всякому шороху.

Ихъ жилище, б?дное и жалкое, не им?ло, однако, прежняго вида, когда бабушка Браунъ обитала зд?сь одна. Н?которыя потуги на чистоту и опрятность обличали съ перваго разу присутствіе молодой женщиньд, несмотря на цыганскій и вовсе не поэтическій безпорядокъ, бросавшійся въ глаза изъ вс?хъ угловъ. Вечернія т?ни сгущались и углублялись среди молчанія двухъ женщинъ, и, наконецъ, темныя ст?ны почти потонули въ преобладающемъ мрак?.

Алиса Марвудъ прервала продолжительное молчаніе такимъ образомъ:

— Угомонись, матка; онъ не придетъ.

— Придетъ онъ, придетъ, говорю теб?!

— Увидимъ.

— Разум?ется, увидимъ его.

— На томъ св?т? разв?.

— Ты меня считаешь, Алиса, набитой дурой, спасибо теб?, дочка! Вотъ и дождалась на старости л?тъ прив?та да почета. Но я еще не совс?мъ выжила изъ ума, д?тище ты неблагодарное, и онъ придетъ, какъ Богъ святъ. Когда на этихъ дняхъ я поймала его на улиц? за фалды… ухъ! онъ взглянулъ на меня, какъ на жабу, и, Господи Владыко! посмотр?ла бы ты, какъ скорчилась его рожа, когда я назвала ихъ по именамъ и сказала, что знаю, гд? они.

— Что? онъ осердился? — спросила дочь, заинтересованная подробностями разсказа.

— Осердился?… спроси лучше, окровенился ли онъ. Осердился, — ха-ха-ха? Н?тъ, живчикъ ты мой, — продолжала старуха, подпрыгивая къ шкафу и зажигая сальный огарокъ, мгновенно осв?тившій нескончаемую работу ея губъ, — н?тъ, когда ты вотъ о нихъ думаешь или говоришь, никто авось не скажетъ, что ты только осерчала.

И точно, Алиса въ эти минуты представляла истинное подобіе тигрицы, сторожившей добычу.

— Тсс! — зашип?ла старуха торжественнымъ шипомъ. — Чьи-то шаги! Такъ не ходитъ наша братія, и ужъ, конечно, это не сос?дъ. Слышишь, Алиса?

— Слышу. Ты не ошиблась, мать. Отвори дверь.

Говоря это, Алиса посп?шно накинула шаль на свои плечи и оправила волосы; старуха между т?мъ прихрамывая и припрыгивая, впустила м-ра Домби, который, переступивъ черезъ порогъ, остановился y дверей и съ недов?рчивымъ видомъ озирался вокругъ.

— Что, сэръ? — сказала старуха, д?лая книксенъ. — Б?дненько зд?сь для вашей милости? Ничего, никто васъ не укуситъ.

— Это кто? — спросилъ м-ръ Домби, указывая на молодую женщину.

— Дочка моя, сэръ, смирная дочка. Не бойтесь, она все знаетъ.

Мрачная т?нь, проб?жавшая по его лицу, выразительн?е всякаго вздоха обнаруживала его мысль. 'Кто же этого не знаетъ?' думалъ м-ръ Домби, впившись глазами въ молодую женщину, которая, въ свою очередь, безъ всякаго смущенія смотр?ла на него. Т?нь на его лиц? сд?лалась еще мрачн?е, когда онъ отвернулъ свой взоръ, который, впрочемъ, черезъ минуту опять устремился на нее, какъ будто прикованный къ ея см?лымъ глазамъ, пробуждавшимъ въ его душ? какое-то воспоминаніе.

— Женщина, — сказалъ м-ръ Домби, обращаясь къ старой в?дьм?, которая между т?мъ ухмылялась и моргала изъ-подъ его локтя и, указывая на свою дочь, самодовольно потирала руками, — женщина, я позволилъ себ? унизиться слишкомъ много, входя въ твою берлогу, но ты знаешь, зач?мъ я пришелъ, и помнишь, что ты мн? об?щала, когда остановила меня на этихъ дняхъ среди дороги. Что им?ешь ты сказать относительно того, что мн? необходимо знать, и какъ случилось, что я могу найти разгадку тайны въ этомъ логовищ?, посл? того, какъ истощилъ всю свою власть и средства, чтобы открыть ее другими путями? — М- ръ Домби на минуту пріостановился и бросилъ вокругъ себя гн?вный взглядъ. — Не думаю, — продолжалъ онъ, — чтобы ты осм?лилась шутить со мною или вздумала нахально меня обмануть; но если въ этомъ твое нам?реніе, я сов?тую теб? остановиться и ни шагу впередъ.

— Охъ, какой вы гордый! — ухмыляясь мямлила старуха, мотая головой и потирая морщинистыя