— Такой, — после небольшой паузы сказала Бетти, — в котором Германия и Япония войну проиграли.
Повисла тишина.
— Пора обедать, — произнесла Бетти. — Прошу к столу двух утомленных делами джентльменов.
Она проводила Роберта и Поля к столу, накрытому в соседней комнате. На столе лежала белая скатерть, сервирован он был серебром, фарфором, хрустящими от белизны и свежести салфетками, вдетыми — как сразу распознал Чилдэн — в старинные американские кольца, для этой цели и предназначавшиеся. Серебро также было американским, высшей пробы. Чашки и блюдца, очень насыщенных синего и желтого цветов, оказались произведенными фирмой «Ройял Альберт». Чилдэн изучал предметы с нескрываемым профессиональным восхищением.
Только тарелки оказались не из Америки. Похоже, японскими, но тут он не мог ничего сказать.
— Фарфор Имари, — пояснил, уловив интерес гостя, Поль. — Из Ариты. Считается самым качественным в Японии.
Сели за стол.
— Кофе? — спросила Роберта Бетти.
— Да, конечно, — ответил тот. — Спасибо.
— После обеда, конечно, — добавила она, направляясь к сервировочному столику.
Приступили к обеду. Чилдэн нашел еду восхитительной. Бетти оказалась изумительным поваром. Особенно потряс его салат: авокадо, сердцевинки артишоков, что-то вроде приправы из зеленого сыра… слава богу, они не заставили его поглощать японские блюда… всей этой смесью зелени и кусочков мяса он был сыт со времен войны. И еще — эти вечные морские продукты. К счастью, в последнее время он мог позволить себе обходиться без креветок, моллюсков и прочих пучеглазых тварей.
— Хотелось бы узнать, — произнес он, продолжая разговор, — что именно, по мнению автора, творится в мире, в котором Япония и Германия войну проиграли?
Супруги какое-то время молчали.
— Различия очень большие, — наконец сказал Поль. — Но лучше прочесть самому. Если я расскажу, то, скорее всего, испорчу все впечатление от чтения.
— Знаете, — не удержался Чилдэн, — на сей счет у меня есть давнее мнение. Я очень хорошо его обдумал. Так вот, было бы куда хуже. — Его голос прозвучал твердо и резко. — Много хуже, — повторил он.
Хозяева, казалось, удивились. Может быть, тону, которым он заговорил.
— Повсюду господствовал бы коммунизм.
Поль кивнул.
— Да, автор, мистер Абендсен, рассматривал и эту возможность. Конечно, нельзя было не учесть неудержимое распространение советской России, но история повторилась. Точно так же, как в Первой мировой войне, когда Россия выступала в блоке с победителями, а не получила в результате ничего. Только выставила себя на посмешище, как второстепенная держава. Все это напомнило войну начала века с нами, когда Россия…
— Нам пришлось пострадать, заплатить свою цену, — перебил его Чилдэн. — Я согласен. Но мы заплатили ее не зря. Экспансия славянского мира была остановлена.
— А вот я не верю в экспансии и покорение мира кем бы то ни было, — тихо произнесла Бетти. — Ни славянами, ни китайцами, ни японцами.
Говорила она спокойным, медленным голосом. Нет, ее не «занесло», она вполне управляла собой и выразила именно то, что думала. Разве что на ее щеках появились два красных пятнышка.
Какое-то время все ели молча.
«Опять я за свое, — пенял себе Чилдэн. — Но подобные темы обойти невозможно. Они всюду — в книге, которую снимаешь с полки, в коллекции грампластинок, в этих кольцах для салфеток, наконец. Трофеи, захваченные победителями… То, что украли у моего народа…»
Что же, следует смотреть фактам в лицо. Все время хочется убедить себя, что японцы на нас похожи. Но даже если в их обществе рассыпаться уверениями в том, что они правильно нас победили и что просто замечательно, что Америка войну проиграла, все равно мы останемся в разных лагерях. Одни и те же слова означают для нас совершенно различные вещи. Ум у них другой, души — тем более. Конечно, они могут пить из тонкостенного американского фарфора, есть при помощи американского столового серебра, слушать негритянскую музыку. Но это все — на поверхности. У них власть, у них сила. Они могут позволить себе все это. Но все это лишь эрзац, они ничего в нас не понимают.
И что вообще они понимают? Даже эта книга,
Они и ее успели присвоить. Да кого же они дурачат? Себя? Заимствуют что попало и откуда хотят, одеваются, едят, разговаривают, изображая из себя стопроцентных американцев. Вот с наслаждением уплетают жареную картошку с соусом… Еда тоже стала их трофеем. Но никого им не одурачить, никого.
«И Роберта Чилдэна — в последнюю очередь, — подумал он. — Только белая раса наделена способностью к творчеству. Но все равно я белый, должен разбивать лоб в поклонах перед этими… Что было бы, если бы победили мы? Да мы бы их стерли с лица земли, не осталось бы на свете никакой Японии, Америка бы властвовала над всем миром.
Нет, я должен прочесть эту книжку про саранчу, — осознал он со всей ясностью. — Обязан. Это, по сути, просто мой патриотический долг!»
— Роберт, вы почти не едите, — обеспокоенно произнесла Бетти. — Вам не нравится, как приготовлено?
— Нет, что вы, — ответил Чилдэн, поспешно положив себе еще ложку салата. — Все настолько вкусно, что у меня и слов нет. Не помню уже, когда ел что-либо подобное.
— Благодарю вас, — улыбнулась она, очевидно польщенная. — Я хотела, чтобы у меня получилась по-настоящему американская еда… за покупками, например, отправлялась только в американские лавочки, в те, что на Мишн-стрит. Так что все это самое настоящее, а не привозное.
«Вы замечательно стряпаете наши блюда, — подумал Чилдэн. — Ваши способности к подражанию невероятны. Яблочный пирог, кока-кола, походы в кино, на концерты Гленна Миллера… да вы тушью на папиросной бумаге можете нарисовать себе всю Америку: мамочка из папиросной бумаги на кухне, тоже бумажной, а бумажный папочка там же читает газету, и бэби крутится возле них, на той же тонкой рисовой бумаге. Все что угодно можете нарисовать».
Поль внимательно взглянул на Чилдэна. Тот, внезапно ощутив на себе взгляд, отставил свои мысли в сторону и приналег на еду. «Что же, он еще и мысли читать умеет? — пришло ему на ум. — Он видит, о чем я думаю на самом деле? Я думал, что по моему лицу ничего прочесть нельзя, старался быть безукоризненно непроницаемым».
— Роберт, — произнес между тем Поль. — Вот вы родились здесь и в разговоре употребляете большое количество идиоматических американских выражений… знаете, я хотел бы попросить у вас помощи. Дело в том, что у меня есть одна книга, чтение которой доставляет мне серьезные трудности. Это роман тридцатых годов, автор его — американец.
Чилдэн слабо кивнул.
— Сама эта книга, — продолжил хозяин, — довольно редкая. Экземпляр достался мне по случаю. Автора зовут Натаниэл Вест, а называется роман «
Тот покачал головой.
— Нет, я никогда не читал этой книги. Увы, даже не слышал о ее существовании.
— Жаль. — На лице Поля появилось разочарование. — Книжка очень маленькая. Там речь идет о человеке, который ежедневно должен писать несколько строчек в газету. И ему постоянно приходится иметь дело с совершенно душераздирающими подробностями жизни других людей. Он мучается их несчастьями и, наконец сойдя с ума от постоянной душевной муки, воображает вдруг, что он — новый Иисус Христос. Вам это ничего не напоминает? Может быть, вы все же ее читали?
— Нет, — покачал головой Чилдэн.
