— Только не по поводу преемника. Вы об этом?
— Им станет Вешатель.
— Но Гейдрих и так уже забрался выше некуда, — с сомнением отозвался Пфердхофф, чуть помедлив. — Таких людей все побаиваются, так что вряд ли ему отдадут прямое руководство партией. У партийцев от одной этой мысли обмороки случатся. Коалиция составится за те двадцать пять минут, которые требуются, чтобы доехать на машине от здания на Принц-Альбертштрассе до… Эсэсовцы сойдутся со всеми крупными воротилами, вроде Круппа и Тиссена… — Секретарь замолчал, поскольку в кабинет вошел один из шифровальщиков с бумагой в руке.
Рейс протянул руку, и секретарь передал ему текст, полученный от шифровальщика.
Это была та самая утренняя радиограмма, только уже расшифрованная.
Закончив чтение, консул взглянул на секретаря и понял, что тот ожидает указаний. Рейс скомкал бумажку и сжег ее в большой керамическй пепельнице, стоявшей у него на столе.
— Сообщают, что к нам направляется некий японский генерал Тедеки. Вам придется пойти в Публичную библиотеку и раздобыть какой-нибудь официальный японский журнал, в котором может оказаться его фотография. Не привлекая к себе особенного внимания, разумеется. Не думаю, чтобы у нас уже был на него материал. — Консул встал и направился было к запертому шкафу, но передумал. — В общем, соберите всю возможную информацию. В библиотеке она может оказаться… — И добавил: — Этот самый Тедеки пару лет назад был начальником штаба. Вы помните о нем что-нибудь?
— Так, мелочи какие-то, — принялся вспоминать Пфердхофф. — Драчун, дуэлянт, что ли. Сейчас ему должно быть уже около восьмидесяти. Помнится, был сторонником японской программы выхода в космос.
— Но не снискал… — кивнул Рейс.
— Не удивлюсь, если он едет сюда, просто чтобы подлечиться, — предположил секретарь. — В госпитале университета подлечивается куча старых вояк. Тут же стоит немецкая аппаратура, какой в Японии и не видели, вот они сюда и зачастили. Втихую, понятно. Патриотизм. Мы можем просто договориться с кем-нибудь из клиники, чтобы за ним пронаблюдали.
Рейс кивнул. Старикан, впрочем, мог быть вовлечен и в коммерческие делишки, Сан-Франциско не самый последний город на свете для подобных вещей. Связи, оставшиеся у генерала со времени его службы, могли помочь ему и в отставке. Но в отставке ли он? В шифровке говорилось о генерале, а не об отставном генерале?
— Как только раздобудете фотографию, — продолжил Рейс, — сразу размножьте и раздайте нашим людям в аэропорту и в порту. Но он мог давно уже оказаться здесь. Вы же знаете, как долго сюда идут сообщения.
Разумеется, если генерал окажется в Сан-Франциско, то Берлин незамедлительно устроит головомойку всему консулату. Тот, значит, должен был перехватить генерала по собственной инициативе — еще до получения приказа. Разумеется, ничего другого берлинцам в голову не придет.
— Я выставлю дату и время на шифровке, — угадал его мысли Пфердхофф. — Если возникнут проблемы, мы просто укажем им, когда была получена радиограмма.
— Конечно, — кивнул консул. Люди в Берлине были великими доками по части перекладывания собственной ответственности на чужие плечи. Но сколько же можно служить козлом отпущения? Слишком часто приходится.
— Может быть, подстраховаться сразу? — предложил он. — Отправить им ответ. Ну, например, такой: «Ваши инструкции запоздали. Упомянутая вами персона уже не находится в данном округе. Возможность успешного захвата на данный момент представляется маловероятной». Пусть кто-нибудь приведет этот бред в дипломатическую форму, поднапустит вежливости и отправит. Понимаете?
Пфердхофф кивнул.
— Сразу и отправлю. И впишу число, когда это произошло. — Он вышел и закрыл за собой дверь.
«Да, тут зевать некогда, — подумал Рейс. — Иначе мигом окажешься консулом где-нибудь среди негров на островке возле Южной Африки. Заведешь себе черную няньку-любовницу, и десять или одиннадцать негритят будут звать тебя папулей».
Сев за небольшой столик, за которым он завтракал, Рейс закурил египетскую сигарету «Симон Артц», старательно закрыв и упрятав во внутренний карман металлическую коробку.
Похоже, теперь какое-то время его беспокоить не будут… Консул достал из портфеля книгу, заложенную на прерванном месте, раскрыл ее и углубился в чтение.
«…Да и были ли в самом деле все эти прогулки по улицам, чей покой нарушают лишь тихо проскальзывающие мимо автомобили, существовали разве когда-либо воскресные гуляния в утреннем Тиргартене? Было ли все это? Когда, в какой жизни? Мороженое… Кажется, можно вспомнить, ощутить на губах его вкус, вот только существовало ли оно когда-нибудь на свете? Сейчас они варят суп из крапивы и вполне довольны этим. „О господи! — закричал он. — Да остановятся они, наконец?“ Колонна громадных английских танков нескончаемо тянулась перед ним. И вот еще одно здание — многоквартирный дом это был или магазин, или офис? — рухнуло, превратилось в груду обломков. Там, под ними, погребены новые жертвы, обретшие покой даже без предсмертного крика. Смерть стелется повсюду, висит над живыми, ранеными, мертвыми, уже разложившимися телами. Весь Берлин превратился в смердящий труп, башенки с выбитыми окнами, словно с вытекшими очами, рассыпаются в прах, исчезают, не попрощавшись, — вот как это только что рухнувшее здание, некогда с тщанием и гордостью воздвигнутое людьми.
„Руки, руки, — понял мальчик, — на них серый налет, пленка. Руки покрыты смертью: пылью раскрошившихся зданий, прахом мертвецов“. Он знал, что теперь смешалось все. Попытался оттереть грязь. Об этом он думал не слишком, его занимали другие мысли — если, конечно, мысли вообще возможны среди скрежета, грохота и воя бомб. Голод. Вот уже шесть дней, как он не ел ничего, кроме крапивы, а теперь кончилась и крапива. Пустырь, поросший сорняками, не существовал более: на его месте зияла гигантская воронка. К ее краю подошли и другие. Неясные, изможденные фигуры невесть откуда взявшихся людей. Постояли у края и исчезли. Женщина в повязанном по-старушечьи платке, седая, с пустой корзинкой в руке. Однорукий мужчина, глаза которого пусты, как эта корзина. Девушка. Растаяли за стволами поваленных деревьев, среди которых прятался Эрик.
А железная змея все ползла вперед…
„Да кончатся ли они когда-нибудь, — простонал мальчик, обращаясь неизвестно к кому. — И если да, то когда? Им же надо набить свое брюхо, этим…“»
— Барон, — донесся до консула голос секретаря. — Извините, что прервал вас. Всего одно слово.
— Конечно. — Рейс торопливо вскочил и захлопнул книгу.
«Как же это люди могут так писать? — подумал он. — Он совершенно захватил меня. Ощущение полной реальности. Берлин пал, и в него входят английские танки… Все так, словно происходило на самом деле. Ужас…» Его передернуло.
Насколько все же невероятна сила вымысла, пусть даже потраченная на то, чтобы произвести впечатление на публику. Не удивительно, что эту книгу запретили на территории Рейха. «Я сам первым запретил бы ее, — подумал консул. — Жаль, что я вообще ее открыл. Но теперь делать нечего — надо дочитать до конца».
— Пришли моряки с германского судна, — сообщил секретарь. — Им надо у вас отметиться.
— Да, — вздохнул Рейс и прошел в дверь, ведшую в кабинет для официальных встреч. Там его ожидали трое моряков. Все одетые в грубые серые свитера. Белокурые, со строгими, немного нервозными лицами.
— Хайль Гитлер! — Рейс воздел в приветствии правую руку и дружески улыбнулся посетителям.
— Хайль Гитлер, — нестройно ответили они и принялись доставать свои бумаги.
Отметив морякам визы, консул немедленно вернулся в личные апартаменты, где сразу возобновил чтение
Потревоженный секретарем, он не заложил то место, на котором был прерван, и теперь, открыв книгу
