— Цалую ваши руки за нее и за себя, сказалъ пл?нникъ, и вполн? оц?няю ваше лестное предложеніе; оно слишкомъ значительно, принимая во вниманіе мое положеніе и то, к?мъ оно сд?лано.

— Скажите, пожалуйста, эта дама христіанка или магометанка? спросила Доротея. Ея платье и молчаніе заставляютъ васъ думать, что она не той в?ры, какой намъ хот?лось бы.

— Т?ломъ и платьемъ она магометанка, отв?чалъ пл?нникъ, во душой истинная христіанка, потому что она пламенно желаетъ быть ею.

— Она, значитъ, не крещенная? сказала Лусинда.

— Пока н?тъ, отв?тилъ пл?нникъ, ей некогда было окреститься со времени отъ?зда вашего изъ ея родины Алжира, и такъ какъ она не подвергалась пока такой опасности, которая побудила бы окрестить ее прежде исполненія изв?стныхъ обрядовъ, требуемыхъ святой нашей матерью церковью, поэтому она и не торопилась. Но Богъ, я полагаю, скоро дозволитъ окрестить ее съ торжественностью, достойной ея происхожденія, бол?е высокаго, ч?мъ это можно предположить, судя по ея костюму.

Слова эти пробудили всеобщее любопытство. Всякій гор?лъ желаніемъ узнать, кто этотъ пл?нникъ и эта мавританка; но никто не р?шился спросить ихъ объ этомъ тотчасъ же, сознавая, что имъ нужно дать теперь спокойно отдохнуть, а не разспрашивать ихъ, кто они такіе. Доротея взяла за руку мавританку, и усадивъ возл? себя, попросила ее снять вуаль. Въ отв?тъ за это мавританка взглянула за пл?нника, какъ бы спрашивая у него, что ей говорятъ и что сл?дуетъ ей д?лать? Пл?нникъ сказалъ ей по арабски, что ее просятъ снять вуаль, и что она хорошо сд?лаетъ, исполнивши эту просьбу. Услышавъ это, незнакомка въ туже минуту приподняла вуаль и открыла такое прекрасное лицо, что Лусинда нашла ее прекрасн?е Доротеи, а Доротея — прекрасн?е Лусинды; и вс? единодушно согласились, что если какая-нибудь женщина могла сравниться. производимымъ ею очарованіемъ, съ Доротеей и Лусиндой, такъ это безспорно, обворожительная мавританка; н?которые находили ее даже прекрасн?е двухъ знакомыхъ намъ красавицъ. И такъ какъ красота невольно влечетъ въ себ? ваши симпатіи, поэтому вс? гости посп?шили услуживать очаровательной незнакомк?, а донъ-Фернандъ спросилъ у пл?нника, какъ ее зовутъ?

«Лелйла Зораида», отв?тилъ пл?нникъ; не усп?лъ онъ, однако, проговорить этихъ словъ, какъ мавританка, догадавшись о чемъ его спрашивалъ христіанинъ, торопливо воскликнула съ какимъ-то очаровательнымъ неудовольствіемъ: «No, no, Zoraida, Maria, Maria,» давая понять, что ее зовутъ Марія, а не Зораида. Эти слова и проникавшій въ душу голосъ мавританки вызвали слезы на глазахъ н?которыхъ слушателей, а особенно слушательницъ, отъ природы бол?е н?жныхъ и сострадательныхъ, ч?мъ мужчины.

— Да, да, Марія, Марія, сказала Лусинда, восторженно обнимая ее.

— Si, si, Maria, Zoraida macange, то есть Зораиды н?тъ бол?е, отв?чала мавританка.

Между т?мъ наступалъ вечеръ, и хозяинъ, по приказанію донъ-Фернанда, постарался приготовить самый лучшій об?дъ, какой можно было сд?лать въ его дом?. Въ назначенный часъ, путешественники ваши ус?лись за длинный, узкій столъ, такъ какъ во всемъ дом? не оказалось ни круглаго, ни четыреугольнаго. Первое м?сто за столомъ было предложено Донъ-Кихоту, напрасно старавшемуся отклонить отъ себя эту честь; возл? него, какъ возл? своего рыцаря, пом?стилась, по желанію Донъ-Кихота, принцесса Миномиконъ. За ними с?ли: Лусинда и Зораида, а напротивъ донъ-Фернандъ и Карденіо; рядомъ съ дамами пом?стился священникъ и цирюльникъ; и за т?мъ остальныя м?ста завяли другіе мужчины. За об?домъ, проходившемъ очень весело и уничтожавшимся весьма исправно, вс? невыразимо обрадовались, когда Донъ-Кихотъ, переставши ?сть и движимый т?мъ же побужденіемъ, которое заставило его н?когда обратиться съ длинной р?чью къ пастухамъ, вознам?рился сказать что-то и теперь.

— Господа, началъ онъ, нельзя не согласиться, что странствующимъ рыцарямъ приходится вид?ть чудесныя, удивительныя, неслыханныя вещи. Въ самомъ д?л?, найдется ли такой челов?къ, который переступивъ, въ эту минуту, черезъ порогъ этого замка, и заставши васъ сидящими, такимъ образомъ за столомъ, могъ бы вообразить или пов?рить тому, — кто мы такіе? Кто бы сказалъ, что возл? меня сидитъ великая царица Микомиконъ, которую мы вс? очень хорошо знаемъ, и что я тотъ рыцарь печальнаго образа, молва о которомъ пронеслась по вс?мъ концамъ земли. И можно ли усумниться въ томъ, что званіе стравствующаго рыцаря возносится надъ вс?ми другими; что рыцарь достоинъ т?мъ большаго уваженія, ч?мъ большимъ онъ подверженъ опасностямъ. Пусть исчезнутъ изъ глазъ моихъ господа, утверждающіе, будто перо должно быть уважаемо бол?е меча, или я скажу имъ, что они не знаютъ, что говорятъ. Въ подтвержденіе своихъ словъ они обыкновенно приводятъ тотъ аргументъ, что умственный трудъ предпочтительн?е физическаго, и что воинамъ свойственъ только, одинъ, физическій трудъ, какъ будто военный челов?къ, подобно хорошему носилыцику, долженъ обладать только могучими плечами, какъ, будто въ кругъ военныхъ занятій не входитъ наука войны, требующая самаго высокаго развитія и ума; какъ будто, наконецъ, полководецъ, предводительствующій войсками въ военное время, и генералъ, обороняющій осажденную кр?пость не работаютъ столько же умственно, сколько и физически. Разв? при помощи физической силы мы проникаемъ въ нам?ренія непріятеля, угадываемъ его движенія и планы, догадываемся о затруднительномъ положеніи его и устраняемъ грозящія намъ опасности? все это входитъ въ область умственнаго труда, и т?лу вашему д?лать тутъ нечего. Если же воинскія занятія, подобно занятіямъ ученымъ и литературнымъ, требуютъ работы мысли, то постараемся опред?лить, чей трудъ важн?е: воина или книжника? Сд?лать это не трудно, опред?ливши ц?ль, къ которой стремится тотъ и другой, и согласившись, что-то занятіе достойно большаго уваженія, которое движется бол?е высокими побужденіями. Конечная ц?ль письменъ (я не говорю о книгахъ, божественныхъ, указующихъ пути въ царствіе небесное; съ такой безпред?льной ц?лью, никакая другая сравниться не можетъ; я говорю о нашихъ мірскихъ книгахъ) состоитъ въ томъ, чтобы оградить исполненіе справедливаго закона, доставить торжество правосудію и даровать каждому то, что принадлежитъ ему; ц?ль конечно высокая, благородная, достойная всякой похвалы, но все-же уступающая ц?ли, предположенной воинами, стремящимися даровать вс?мъ высочайшее благо за св?т? — миръ. Миръ, вотъ истинная и конечная ц?ль войны; война же составляетъ призваніе воина. Если же мы согласны, что ц?ль войны составляетъ миръ, и что эта возносится надъ тою, къ которой стремятся письмена, то намъ остается только сравнить физическіе труды, выпадающіе на долю воина съ трудами книжника, и узнать какіе изъ нихъ тяжел?е.

Донъ-Кихотъ продолжалъ говорить съ такою логическою посл?довательностью и въ такихъ прекрасныхъ выраженіяхъ, что увлекая слушателей, онъ заставлялъ ихъ смотр?ть за себя, вовсе не какъ за полуумнаго; напротивъ того, такъ какъ его окружали большею частью дворяне, предназначенные, по своему положенію, къ военному званію, поэтому они слушали его съ большимъ удовольствіемъ.

— Вотъ вамъ обстановка, труды и лишенія студента, продолжалъ Донъ-Кихотъ, во первыхъ, и это самое главное, б?дность; говорю это не потому, чтобы вс? студенты были б?дны, но потому, что я желаю представить худшую сторону ихъ быта. Упомянувши о б?дности, я, кажется, могу умолчать обо всемъ остальномъ, касающемся горькой доли студентовъ; потому что на св?т? не существуетъ ничего прекраснаго для б?дняка. Б?дность студентъ претерп?ваетъ иногда по частямъ, испытывая то голодъ, то холодъ, то нужду въ самой необходимой обуви, а иногда все это вм?ст?. Впрочемъ, онъ никогда не бываетъ такъ б?денъ, чтобы не могъ найти куска хл?ба, хотя, быть можетъ, кусокъ этотъ достанется ему немного поздно, и окажется крохами со стола какого-нибудь богача; худшее б?дствіе, испытываемое студентами, это то, что они называютъ хожденіемъ на супъ.[10] Кром? того, они могутъ всегда погр?ться въ какой-нибудь кухн?, или найти очагъ, чтобы согр?ть, или, по крайней м?р?, сколько-нибудь размять свои члены; наконецъ ночью они вс? спятъ въ закрытыхъ зданіяхъ. Считаю излишнимъ упоминать о такихъ мелочахъ, какъ наприм?ръ: о недостатк? сапогъ и б?лья, о невзрачности и б?дности ихъ гардероба, наконецъ о свойственной имъ слабости на?даться по горло при всякомъ удобномъ случа?. Такимъ то тернистымъ путемъ, прислоняясь то тамъ, то зд?сь, подымаясь въ одномъ м?ст?, чтобы упасть въ другомъ, они достигаютъ, наконецъ, ц?ли своихъ стремленій; и тогда то, прошедши черезъ вс? эти острые каменья, пробравшись между своего рода Сциллой и Харибдой, перелетаютъ, какъ бы несомые попутнымъ в?тромъ счастія, на т? кресла, съ высотъ которыхъ они управляютъ міромъ, зам?нивъ голодъ сытостью, холодъ — пріятной св?жестью, рубище — наряднымъ платьемъ, рогожи — голландскимъ полотномъ и штофными гардинами; — награды, которыхъ конечно заслуживаютъ ихъ знаніе и таланты. Но если сравнить и взв?сить ихъ съ трудами воина, о, насколько они останутся позади, какъ это я легко докажу вамъ.