привыкшая ни въ чемъ не ослушаться воли родителей, уступила ихъ желанію, когда они указали ей молодаго, блестящаго, богатаго и прекраснаго жениха; отказавши ему она могла бы заставить думать родныхъ своихъ, что она сошла съума, или отдала сердце свое другому, что такъ сильно повредило бы ей. Но голосъ гн?ва заглушалъ голосъ примиренія и нашептывалъ мн?: за ч?мъ же не сказала она, что я мужъ ея? в?дь это былъ не такой выборъ, который не заслуживалъ никакого извиненія, потому что пока не явился Фернандъ, родные не могли желать для нее лучшей партіи, ч?мъ я. И разв? не могла она, прежде ч?мъ р?шиться на этотъ ужасный, роковой шагъ, прежде ч?мъ отдать другому руку, объявить, что эта рука принадлежитъ уже не ей, и я бы подтвердилъ ея слова; я бы подтвердилъ все, что сказала бы она тогда. Но я ув?рился наконецъ, что недостатокъ любви и жажда тщеславія заставили ее позабыть объ об?щаніяхъ, которыми она такъ долго лел?яла меня, я обмануть мою любовь и в?рность. Волнуемый этими мыслями, я ?халъ всю ночь, и на зар? достигъ этихъ горъ — ц?ли моихъ стремленій. Трое сутокъ ?халъ я потомъ все впередъ и впередъ, не придерживаясь никакого опред?леннаго пути. Наконецъ я очутился на какомъ то лугу, положенія котораго я не вспомню теперь, и просилъ встр?ченныхъ мною пастуховъ, указать мн? самое суровое и пустынное м?сто этихъ горъ. Они указали мн? на это, гд? я и скрылся, нам?реваясь окончить зд?сь свою жизнь. Зд?сь же палъ мой мулъ, погибшій отъ голода и усталости, или желая, быть можетъ, скор?е освободиться отъ той безполезной ноши, которую онъ донесъ до этой дикой пустыни. И я остался одинъ, изнеможенный и усталый, не отыскивая, и не желая искать никого, кто бы спасъ меня. Не знаю сколько времени пробылъ я въ этомъ положеніи, но когда я очнулся, не чувствуя между прочимъ прежняго голода, то увид?лъ возл? себя н?сколькихъ пастуховъ, которые в?роятно накормили меня. Они разсказали мн?, какъ они меня нашли, какъ я наговорилъ имъ столько странностей и безсмыслицы, что они сочли меня полуумнымъ. Увы! я самъ сталъ чувствовать, что разсудокъ мой по временамъ омрачается; что потрясенный — онъ слаб?етъ, что порой я безумствую, рву на себ? платье, громко говорю въ этой пустын?, проклиная злосчастную зв?зду мою, и нашептывая все еще милое мн? имя моего врага. Въ эти минуты я желаю испустить духъ мой вм?ст? съ моимъ вздохомъ. И когда посл? этого я прихожу въ себя, то чувствую такое изнеможеніе, что едва держусь на ногахъ. Я избралъ жилищемъ своимъ широкое дупло одного дерева, способное укрыть мое страдающее т?ло. Пастухи, бродящіе въ этихъ горахъ съ своими стадами, движимые жалостью, приносятъ мн? пищу, пом?щая гд?-нибудь такъ, чтобы я могъ ее найти; потому что даже въ минуты моихъ бол?зненныхъ припадковъ т?ло требуетъ своего, и природный инстинктъ заставляетъ меня искать куска, которымъ я бы могъ утолить голодъ. Иногда, какъ говорятъ мн? эти самые пастухи, заставая меня спокойнымъ, я прячусь, нападаю на нихъ изъ-засады, и отбираю силою ту самую пищу, которую они предлагаютъ мн? добровольно. Такъ влачу я зд?сь мою презр?нную жизнь, ожидая минуты, въ которую призоветъ меня Господь въ міръ иной, или отыметъ у меня всякую память, и меня не станетъ бол?е тревожить воспоминаніе о прелести и изм?н? Лусинды, и объ оскорбленіи, нанесенномъ мн? Фернандомъ. Если онъ явитъ мн? эту милость, не отымая жизни, тогда, быть можетъ, разсудокъ возвратится во мн?; если же н?тъ, въ такомъ случа?, мн? остается только молить Господа помиловать мою душу, потому что я не чувствую уже ни мужества, ни силы исторгнуть это т?ло изъ т?хъ страданій, на которыя я самъ осудилъ его. Вотъ, господа, горькая пов?сть моихъ несчастій. Окажите мн?, можно ли было разсказать ее съ меньшимъ горемъ и пробудить въ душ? своей меньше сожал?ній? въ особенности же не трудитесь уб?ждать меня вашими сов?тами, предлагая мн? то, на что укажетъ умъ вашъ, какъ на лекарство отъ моихъ страданій. Помощь ваша принесетъ мн? столько же пользы, какъ больному лекарство, котораго онъ не принимаетъ. Я не ищу здоровья безъ Лусинды, и если она не можетъ быть моего, если она отдалась другому, то я съ своей стороны, всец?ло, отдаюсь несчастію, им?вши возможность принадлежать счастію. Своей изм?ной она хот?ла погубить меня; пусть же погибая я выполню ея желаніе. И пусть говорятъ отнын?, что только для меня не нашлось того, въ чемъ находятъ еще облегченіе вс? страдальцы, которыхъ посл?днимъ ут?шеніемъ становится наконецъ самая невозможность быть ут?шенными. Я же напротивъ сознаю, и сознавая страдаю, что муки мои не прекратятся съ жизнью, и я унесу ихъ съ собой въ загробный міръ.»

Этимъ окончилъ Карденіо длинный и грустный разсказъ своей жизни; и въ ту минуту, когда священникъ собирался проговорить ему что-то въ ут?шеніе, слухъ его пораженъ быхъ голосомъ, привлекшимъ общее вниманіе. Зд?сь однако мудрый историкъ Сидъ-Гамедъ-Бененгели оканчиваетъ главу и о посл?дующемъ разсказываетъ дальше.

Счастливо, трижды счастливо было время, когда д?йствовалъ въ мір? безстрашный Донъ-Кихотъ Ламанчскій. Благородной р?шимости его воскресить умершее сословіе странствующихъ рыцарей, мы обязаны т?мъ, что въ настоящее время, столь б?дное веселіемъ, наслаждаемся не только чтеніемъ невымышленнаго разсказа о достославныхъ подвигахъ его, но и о многихъ другихъ эпизодическихъ событіяхъ, не мен?е правдивыхъ и интересныхъ, какъ и похожденія многославнаго Ламанчскаго витязя. Разматывая нити нашей исторіи, мы узнаемъ, что въ ту минуту, когда священникъ собирался ут?шать Карденіо, слухъ его былъ внезапно пораженъ этими грустными словами: «о, Боже мой, неужели я нашла наконецъ м?сто, которому суждено скрыть это тяготящее меня т?ло. Да, я кажется нашла его, если только и зд?сь судьба не лишитъ меня того уединенія, которое мн? сулятъ эти пустынныя горы. Увы! эти кустарники и скалы, эти уединенныя м?ста, гд? я свободно могу излить душу свою передъ всевидящимъ небомъ, на сколько они станутъ мн? мил?е людей, среди которыхъ не найдешь никого, кто бы исц?лилъ твое горе, облегчилъ твою грусть.» Такъ какъ друзьямъ нашимъ казалось, что вопли эти раздаются гд?-то не вдалек?, поэтому они тотчасъ же пошли отыскивать несчастнаго, плакавшагося на свою судьбу. Не усп?ли они сд?лать и двадцати шаговъ, какъ увид?ли подъ ясенью, у подошвы скалы, молодаго мальчика, од?таго по-крестьянски; лица его они не могли, впрочемъ, разгляд?ть, потому что онъ стоялъ наклонившись, обмывая ноги свои въ протекавшемъ вблизи его ручь?. Неслышно подошли они къ несчастному юнош?, занятому полосканіемъ въ вод? своихъ ногъ, походившихъ на два куска б?лаго камня, см?шаннаго съ другими камешками, лежавшими на дн? ручья. Красота и б?лизна ихъ не могла не удивить нашихъ друзей; ноги эти повидимому, вовсе не были созданы м?сить землю позади повозки съ волами, какъ это можно было предположить, судя во обуви незнакомца. Видя, что ихъ не зам?чаютъ, священникъ далъ знакъ своимъ товарищамъ притаиться за скалами, и оттуда они съ жаднымъ любопытствомъ сл?дили за интереснымъ незнакомцемъ, на которомъ над?то было что-то въ род? блузы, перехваченной плотнымъ б?лымъ поясомъ, черные суконные штаны и такая же фуражка безъ козырька. Штаны его, приподнятые выше кол?нъ, открывали ноги, казавшіяся сд?ланными изъ б?лаго мрамора. Покончивъ съ мытьемъ своихъ чуднымъ ногъ, онъ досталъ изъ подъ фуражки вм?сто полотенца платокъ, и встряхнувъ волосами, открылъ свое лицо. Въ эту минуту, вс? были поражены несравненной красотой юноши, и самъ Карденіо тихо сказалъ священнику: «такъ какъ это не Лусинда, то это должно быть какое то не земное существо.» Прекрасный мальчикъ снялъ фуражку, и качая головой, колыхалъ прядями такихъ прекрасныхъ волосъ, что имъ см?ло могло позавидовать само солнце. Тутъ нашимъ друзьямъ стало ясно, что передъ ними находился не мальчикъ, а женщина, прекрасн?е которой не вид?ли ни два друга Донъ-Кихота, да не вид?лъ бы и самъ Карденіо, еслибъ онъ не зналъ Лусинды. Онъ ув?рялъ, по крайней м?р?, что съ красотой Лусинды могла соперничествовать только красота этой женщины, стоявшей теперь передъ нимъ. Длинные, русые локоны не только покрывали ея плечи, но можно сказать, совершенно скрывали ее въ своихъ густыхъ, роскошныхъ волнахъ, и изъ всего т?ла ея видны были только ноги. Прелестные пальчики ея служили ей гребнемъ, которымъ расчесывала въ эту минуту свои волосы; и если ноги ея казались въ вод? двумя б?лыми камнями, то теперь руки уподоблялись двумъ сн?жнымъ комамъ, мелькавшимъ въ волнахъ ея волосъ. Все это не могло не усилить любопытства и удивленія нашихъ путешественниковъ, р?шившихся покинуть свою засаду. Заслышавъ раздавшійся при этомъ движеніи шумъ, прекрасная д?вушка повернула голову, отводя руками волосы, густыми прядями падавшія на лицо ей, и зам?тивъ трехъ незнакомцевъ, схватила узелокъ съ платьемъ, и вся испуганная, пустилась б?жать безъ оглядки. Но н?жныя ноги ея не могли долго выносить острыхъ каменьевъ, покрывавшихъ дорогу; сд?лавъ шага четыре, он? отказались служить ей, и несчастная д?вушка упала на землю. Друзья наши кинулись къ ней на помощь и священникъ посп?шилъ сказать ей: «сударыня, это бы вы ни были, не пугайтесь насъ, потому что мы не им?емъ другихъ нам?реній, кром? желанія услужить вамъ ч?мъ можемъ. Не возобновляйте вашихъ попытокъ б?жать, этого не позволятъ вамъ ни мы, ни ваши ноги.»