«Слово, которое вамъ далъ донъ-Фернандъ — побудить вашего отца переговорить съ моимъ, онъ сдержалъ, но только въ своихъ видахъ бол?е, ч?мъ въ вашихъ. Узнайте, что онъ просилъ моей руки, и отецъ мой, осл?пленный т?ми преимуществами, которыя онъ видитъ въ донъ-Фернанд? передъ вами, не отказалъ ему. Д?ло это не шуточное; черезъ два дня должна быть наша, почти тайная, свадьба; свид?телями ея будутъ только небо и мои родные. Каково мое положеніе и нужно ли вамъ сп?шить, — судите сами; а люблю ли я васъ? это покажетъ будущее. Молю Бога, чтобы письмо мое дошло до васъ прежде, ч?мъ рука моя будетъ отдана челов?ку, ум?ющему такъ дурно сдерживать свое слово.»

Таково было полученное иною письмо. Прочитавши его, я тотчасъ же у?халъ, не ожидая ни денегъ, ни отв?та. Мн? стало ясно тогда, что меня посылали не за деньгами для покупки лошадей, а за т?мъ, чтобы въ моемъ отсутствіи свободно приступить въ выполненію преступнаго замысла. Яростное озлобленіе, которое я почувствовалъ къ этому безчестному другу и боязнь потерять то сердце, которое я пріобр?талъ ц?ною столькихъ л?тъ любви и покорности, придали мн? крылья. На другой день я былъ уже въ город?, и время прі?зда моего какъ будто было выбрано для свиданія съ Лусиндой. Я вошелъ въ ней тайно, оставивъ позади своего верховаго мула, которымъ снабдилъ меня посланный съ письмомъ. Судьб? угодно было, чтобы я засталъ Лусинду у того самаго р?шетчатаго окна, которому суждено было такъ долго быть единымъ свид?телемъ нашей любви. Лусинда меня тотчасъ же узнала, какъ я ее, но увы! она встр?чала меня не такъ, какъ над?ялась встр?тить, и я находилъ ее не тою Лусиндой, какою над?ялся найти. О, есть ли въ мір? смертный, изв?давшій глубину смятенныхъ мыслей изм?няющей женщины? в?роятно н?тъ. Увид?вши меня Лусинда закричала: «Карденіо, я од?та въ подв?нечное платье; въ зал? меня ждутъ ужъ изм?нникъ Фернандъ и мой честолюбивый отецъ съ другими свид?телями, только не свадьбы, а смерти моей. Другъ мой, не смущайся, но постарайся самъ быть при моемъ в?нчаніи, и если слова мои не воспрепятствуютъ исполненію свадебнаго обряда, то на груди моей спрятанъ кинжалъ, который защититъ меня отъ насилія и моею смертью запечатл?етъ мою любовь въ теб?.»

Я отв?чалъ ей, дрожа отъ волненія, и боясь не усп?ть докончить своего отв?та: «Лусинда, пусть д?ло оправдаетъ твои слова, и если у тебя спрятанъ кинжалъ, долженствующій поразить тебя, то со мной моя шпага, которая съум?етъ защитить тебя или убить себя, если судьба возстанетъ на насъ.» Не знаю, слышала ли она отв?тъ мой, потому что ее ужъ звали, торопя къ в?нцу. Закатилось въ эту минуту солнце моей радости и наступила глубокая ночь моей грусти. Умъ мой помутился, въ глазахъ стало темно, и я не молъ найти ни выхода изъ дому, ни даже двинуться съ м?ста. Но внутренній голосъ напомнилъ скоро мн?, какъ иного значило бы мое присутствіе въ такую торжественную и важную минуту жизни Лусинды; я собрался съ силами и вошелъ въ домъ моей недавней нев?сты. Такъ какъ вс? ходы въ немъ были мн? давно изв?стны, поэтому, благодаря общей суматох?, я усп?лъ ник?мъ незам?ченный пробраться въ ту залу, въ которой должно было происходить в?нчанье. Скрытно пом?стившись у окна, прикрытый занав?сями, я могъ вид?ть все, что происходило въ зал?, не будучи видимъ самъ. Но, какъ выразить словами ту тревогу, которую испытывало мое сердце во все это время! какъ повторить т? мысли, которыя приходили мн? въ голову; т? р?шенія, которыя зарождались въ моей душ?. Ихъ повторить невозможно, да быть можетъ и не сл?дуетъ. Вскор? увид?лъ я, какъ прошла черезъ залу нев?ста, въ будничномъ плать?, съ нею шаферъ, ея двоюродный братъ; — во всемъ дом?, кром? прислуги, не было никого. Не иного спустя, Лусинда вышла изъ уборной, въ сопровожденіи матери своей и двухъ служанокъ, въ изящномъ и пышномъ наряд?, достойномъ ея красоты. Волненіе не позволяло мн? подробно разгляд?ть его; я зам?тилъ только б?лый и красный цв?та и сіяніе драгоц?нныхъ камней, которыми были осыпаны ея прическа и платье. Но что могло сравниться съ прелестью ея св?тлыхъ волосъ, сіявшихъ ярче драгоц?нныхъ камней и четырехъ восковыхъ св?чей, осв?щавшихъ заду. О, воспоминаніе, бичь моего покоя! Къ чему ежеминутно воскрешаешь ты предо иною эти несравненныя черты, боготворимаго мною врага? Мн? сл?довало бы помнить только то, что она д?лала тогда, чтобы этотъ торжественно нанесенный мн? ею ударъ будилъ въ груди моей, если не жажду мщенія, то, по крайней м?р?, смерти. Господа, простите мн? эти минутныя вспышки и отступленія, что д?лать? мой грустный разсказъ не изъ т?хъ, которые разсказываются скоро и безостановочно. Для меня, по крайней м?р?, каждое обстоятельство этого д?ла кажется достойны длиннаго разсужденія.

Въ отв?тъ на это священникъ сказалъ Карденіо, что вс? эти подробности слушаются съ жив?йшимъ интересомъ, и достойны такого же вниманія какъ и самая сущность разсказа

«Когда вс? собрались, продолжалъ Карденіо, тогда пригласили войти въ залу приходскаго священника. Онъ взялъ за руки жениха и нев?сту, чтобы исполнить надъ ними брачный обрядъ; и когда, обратившись къ Лусинд?, онъ проговорилъ эти святыя слова: «желаете ли вы им?ть, стоящаго зд?сь Фернанда своимъ законнымъ мужемъ, по уставу святой нашей матери церкви?» въ эту минуту я высунулъ голову изъ-за занав?си, и дрожа отъ волненія, весь превратившись въ слухъ. готовился услышать отв?тъ Лусинды, какъ слово жизни моей или смерти. Но къ чему я не уб?жалъ отъ нее въ эту роковую минуту? къ чему не закричалъ: Лусинда, Лусинда, подумай о томъ, что ты д?лаешь! вспомни, что ты мн? должна! что ты моя, и не можешь быть больше ничьей; что произнося роковое да, ты произносишь мой смертный приговоръ. И ты, изм?нникъ донъ-Фернандъ, укравшій жизнь мою и мое достояніе, чего теб? нужно? чего ты хочешь? Иль ты не видишь, что ты не можешь исполнить христіански твоихъ желаній, потому что Лусинда моя жена, а я ея мужъ. Несчастный безумецъ! Теперь, вдали отъ изм?нника, я сознаю, что долженъ былъ д?лать и чего, однако, не сд?лалъ; теперь, допустивъ ограбить себя, я тщетно проклинаю грабителя, которому я могъ бы отмстить, если бы у меня хватило тогда столько р?шимости убить его, сколько теперь — проклинать. Но если я былъ малодушенъ, то въ наказаніе за это, я и долженъ умирать обезчещеннымъ, раскаявающимся, безумнымъ. — Священнику долго пришлось ждать отв?та Лусинды, и когда я ожидалъ, что она хватится за спрятанный у сердца ея кинжалъ, чтобы остаться в?рной своему слову, или откроетъ всю правду и вспомнитъ обо мн?, вм?сто того я услышалъ слабый и дрожащій голосъ, произнесшій: да, я желаю. Донъ-Фернандъ сказалъ то же самое, над?лъ ей на руку обручальное кольцо, и стали они съ этой минуты связаны узами неразрывными. Мужъ подошелъ поцаловать жену, но она, схватившись за сердце, упала безъ чувствъ на руки своей матери.

Теперь мн? остается сказать, что д?лалось со иной тогда, какъ въ роковомъ да погреблись мои надежды, обнаружилась изм?на Лусинды и невозможность возвратить когда-нибудь то, что въ эту минуту я терялъ безвозвратно.

Я чувствовалъ, что я отверженъ небомъ и землей, потому что для стенаній моихъ не хватило воздуха, для моихъ слезъ — воды, и только огонь прожигалъ меня насквозь, воспламеняя сердце злобой и ревностью. Обморокъ Лусинды встревожилъ все общество, и мать, расшнуровавъ ее, чтобы облегчить дыханіе, открыла на груди ея запечатанное письмо, которое донъ-Фернандъ выхватилъ у нее изъ рукъ и принялся читать при св?т? нагор?вшихъ восковыхъ св?чей. Прочитавъ его, онъ упалъ на стулъ, и не обращая вниманія за старанія родныхъ привести въ чувство его жену, сид?лъ въ глубокой задумчивости, опустивъ голову на руки. Я же воспользовавшись всеобщей тревогой, р?шился уйти изъ этого дома, но нескрываась, и въ случа? чего, готовый на таковое д?ло, которое открыло бы всему св?ту, какое ужасное, но справедливое негодованіе поды' ало мстящую руку мою на изм?нника и, быть можетъ, даже, на изм?нницу, лежавшую въ эту минуту безъ чувствъ. Но злой геній мой, лишившій меня теперь всякаго разсудка, оставилъ мн? въ ту минуту слишкомъ много его, — сберегая меня, безъ сомн?нія, для худшихъ золъ, если только могутъ быть худшія. Покидая спокойно величайшихъ враговъ моихъ, которымъ я могъ такъ легко отмстить, потому что никто не думалъ тогда обо мн?; я р?шился вм?сто ихъ отмстить самому себ?, и на свою голову обрушить то, зло, которое я долженъ былъ призвать на голову другого. И поразилъ я себя сильн?е, ч?мъ поразилъ бы своихъ палачей, убивъ ихъ въ ту минуту; потому что кара, поражающая насъ быстро и неожиданно, скоро прекращаетъ свое д?йствіе, между т?мъ какъ страданіе продолжительное отравляетъ медленнымъ ядомъ и ежеминутно поражаетъ, не убивая насъ. Я уб?жалъ изъ этого дома и отправился въ тому челов?ку, который далъ мн? своего мула. Я вел?лъ опять ос?длать его, и не простясь ни съ к?мъ, покинулъ городъ, на который, какъ Лотъ, не см?лъ оглянуться. Когда я увид?лъ себя одного среди чистаго поля — въ темнот? ночной, какъ бы побуждаемый царствовавшей вокругъ меня мертвой тишиной, излить передъ собою горе свое и разразиться въ проклятіяхъ, которыхъ никто не могъ слышать, я далъ волю своему негодованію и призывалъ проклятіе неба на голову Лусинды и Фернанда, въ отмщеніе за нанесенный мн? ударъ. Въ особенности проклиналъ я Лусинду, называя ее изм?нницей, клятвопреступницей, и, что хуже всего, продажной и корыстной; потому что ее осл?пило только богатство моего соперника, и въ немъ она предпочла того, на кого судьба щедр?е посыпала свои золотые дары. Но въ порыв? проклятій я находилъ предлоги и оправдывать ее. Что удивительнаго, думалъ я, если молодая д?вушка, и воспитанная вдали отъ св?та,