Когда впосл?дствіи открыли эти стихи, то много см?ялись надъ этимъ прибавленіемъ Тобозской. Читатели думали, что в?роятно, по мн?нію рыцаря, стиховъ его никто бы не разобралъ безъ этого прибавленія, и таково было д?йствительно мн?ніе Донъ-Кихота, какъ самъ онъ сознался впосл?дствіи. То слагая стихи, то вздыхая, то взывая къ жильцамъ л?совъ — фавнамъ и сильвамъ, къ воднымъ нимфамъ, къ жалобному и воздушному эху, заклиная ихъ услышать и ут?шить его; то отыскивая травы, которыми онъ поддерживалъ свое существованіе, проводилъ рыцарь все время, которое онъ оставался одинъ съ своими страданіями; и до того дострадался онъ наконецъ, что если бы оруженосецъ его возвратился къ нему не черезъ три дня, а черезъ три нед?ли, то несчастнаго рыцаря не узнала бы его родная мать. Но оставимъ его вздыхающаго и слагающаго стихи, и скажемъ, что случилось въ дорог? съ Санчо.

Вы?хавъ на большую дорогу, оруженосецъ нашъ направилъ путь свой въ Тобозо, и на другой день былъ уже около той самой корчмы, въ которой суждено ему было попасть на это в?чно памятное для него од?яло. Не усп?лъ завид?ть онъ этого зданія, какъ ужь ему пригрезилось будто онъ совершаетъ во второй разъ свое воздушное путешествіе, и твердо р?шился онъ ни за что не за?зжать теперь въ этотъ домъ, хотя пора была самая манящая туда, то есть об?денная, и Санчо далеко не прочь былъ хлебнуть чего-нибудь горяченькаго, потому что онъ н?сколько дней уже довольствовался одною холодной пищей. Желудокъ оруженосца заставилъ его таки приблизиться къ этой роковой корчм?, но онъ все еще не зналъ на в?рное, зайдетъ ли онъ въ нее? Т?мъ временемъ, какъ онъ оставался въ этой нер?шительности, изъ корчмы вышли два какихъ то господина, и увид?въ нашего оруженосца, одинъ изъ нихъ сказалъ другому: «скажите на милость, господинъ лиценціантъ, не Санчо Пансо ли это ?детъ верхомъ? экономка нашего искателя приключеній ув?ряетъ, будто этотъ челов?къ служитъ оруженосцемъ ея господину.»

«Онъ самъ, онъ самъ» — отв?чалъ другой; «и это конь Донъ-Кихота.»

Господа эти были знакомые намъ священникъ и цирюльникъ, осудившіе на сожженіе рыцарскія книги Донъ-Кихота. Они, конечно, узнали безъ труда Россинанта и Санчо, и желая поскор?е услышать новости объ общемъ ихъ друг?, подошли къ оруженосцу.

— Другъ мой, Санчо Пансо, что же под?лываетъ твой господинъ? спросилъ его священникъ.

Санчо въ туже минуту узналъ подошедшихъ къ нему господъ, но р?шившись не говорить имъ, гд? покинулъ онъ Донъ-Кихота, отв?чалъ, «что господинъ его въ изв?стномъ м?ст? занятъ изв?стнымъ д?ломъ чрезвычайной важности, но гд? именно, этого онъ не можетъ сказать, подъ страхомъ лишиться глазъ.»

— Н?тъ, н?тъ, Санчо, ты долженъ сказать — отв?тилъ цирюльникъ, иначе мы принуждены будемъ думать, и думаемъ даже, не ограбилъ ли и не убилъ ли ты своего господина; потому что вотъ ты разъ?зжаешь на его кон?, и клянусь Богомъ, ты отв?тишь намъ, или не сдобровать твоему горлу.

— Нечего, нечего грозить, сказалъ Санчо; я, слава Богу, не воръ и не разбойникъ. Пусть каждый умираетъ своею смертью, какъ повелитъ ему сотворившій насъ Богъ. Господинъ мой, продолжалъ онъ, расположился въ этихъ горахъ — страдать. И зат?мъ безъ дальнихъ околичностей, не переводя духу, Санчо разсказалъ въ какомъ положеніи оставилъ онъ Донъ-Кихота, какія приключились съ ними приключенія, и какъ везетъ онъ теперь письмо къ госпож? Дульцине? Тобозской, дочери Лорензо Корхуэлло, по которой сходитъ съума его господинъ.

Хотя странное пом?шательство Донъ-Кихота не было тайной для нашихъ друзей, т?мъ не мен?е они он?м?ли отъ удивленія, услышавъ то, что передахъ имъ Санчо. Они просили его показать письмо Донъ- Кихота къ Дульцине? Тобозской, и Санчо сообщилъ имъ, что письмо это написано на бумажник?, и что ему вел?но переписать его въ первой деревн?, въ которой отыщется кусокъ бумаги. «Дай мн? его», сказалъ священникъ, «я постараюсь переписать его какъ нельзя лучше». Санчо поднесъ руку къ груди, чтобы достать оттуда бумажникъ, но напрасно искалъ онъ его, потому что не нашелъ бы, если бы искалъ до сегодня; д?ло въ томъ, что Донъ-Кихотъ забылъ передать ему письмо, а Санчо забылъ спросить его. Не находя бумажника, б?дный оруженосецъ побл?дн?лъ какъ смерть, и на лбу его выступили капли холоднаго пота; принялся онъ шарить у себя повсюду, и не находя нигд? письма своего господина, схватилъ себя за бороду, вырвалъ чуть не половину ее и вл?пилъ себ? пять или шесть такихъ ув?систыхъ оплеухъ, что окровавилъ себ? лицо.

Священникъ и цирюльникъ въ изумленіи спрашивали его: «что сталось съ нимъ, за что онъ такъ отд?лываетъ себя?»

— Какъ за что? воскликнулъ Санчо, да я изъ рукъ своихъ выпустилъ трехъ ослятъ, изъ которыхъ самый меньшій стоилъ для меня дворца.

— Какъ такъ? спросилъ цирюльникъ.

— А такъ, что потерялъ я бумажникъ съ письмонм къ Дульцине?, и что гораздо хуже съ запиской моего господина, въ которой онъ велитъ своей племянниц? отдать мн? трехъ ослятъ изъ четырехъ или пяти, находящихся у него въ конюшн?. Въ добавокъ къ этому горю, Санчо разсказалъ какъ и своего осла онъ потерялъ.

Священникъ ут?шилъ его, сказавъ, что отыскавши Донъ-Кихота онъ заставитъ его наново написать такую же записку, съ соблюденіемъ вс?хъ формъ, на настоящемъ лист? бумаги, а не на записной книг?, на которой никакія обязательства ничего не значатъ.

Это ут?шило Санчо, и онъ отв?тилъ священнику, что о потерянномъ имъ письм? въ Дульцине? онъ не слишкомъ горюетъ, потому что знаетъ его наизусть, и можетъ ц?ликомъ повторить переписчику.

«Повтори намъ, а мы перепишемъ его», сказалъ цирюльникъ. Санчо подумалъ, почесалъ въ голов?, сталъ переваливаться съ ноги на ногу, взглянулъ вверхъ и внизъ, и изгрызши до половины ноготь себ?, воскликнулъ наконецъ.

— Провалиться мн? на этомъ м?ст?, если я помню что-нибудь въ этомъ письм?. Начинается оно кажись такъ: «высокая, вм?стительная дама.»

— Вм?стительная? воскликнулъ цирюльникъ, не можетъ быть.

— Значитъ можетъ, если я говорю; я это хорошо помню, утверждалъ Санчо, потомъ… вотъ дай Богъ память… что тамъ потомъ, продолжалъ онъ, кажись такъ: «пораженный и безсонный… и изъязвленный цалуетъ вашей милости руки, неблагодарная и совс?мъ неузнаваемая красота. Потомъ… вотъ ужь не припомню хорошо… пишется тамъ что-то на счетъ здоровья и бол?зни, которыхъ желаютъ ей и все въ томъ же род? до самаго этого конца: «вашъ до гроба рыцарь печальнаго образа».

Слушатели хохотали до упаду, восхищаясь отличною, по словамъ Санчо, памятью его, и похваливъ просили его повторить письмо еще раза два, чтобъ и они могли запомнить, и при случа? переписать его. Санчо повторилъ письмо три раза. и три раза нагородилъ съ три короба разной чуши, посл? чего пустился разсказывать о случившихся приключеніяхъ съ его господиномъ; при чемъ ни слова не сказалъ, однако, какъ его начали на од?ял? въ этой самой корчм?, смотр?вшей ему теперь прямо въ глаза. Ко всему этому онъ