вздумается прибавить, и будь ув?ренъ, ты все-таки не наговоришь столько, сколько я над?лаю.

— Ради Бога, ваша милость, воскликнулъ Санчо, не разд?вайтесь только, чтобы не привелось мн? кожи вашей вид?ть, потому что я челов?къ жалостливый и непрем?нно расплачусь, а ужь у меня и отъ вчерашнихъ слезъ — по осл? моемъ, — голову ломитъ; не заставляйте же меня сегодня опять плакать. Если вашей милости угодно, чтобы я вид?лъ ваши разныя безумія, такъ вы, не разд?ваясь, выкиньте н?сколько штукъ сразу, какія вамъ на умъ взбредутъ. Для меня собственно, ей Богу, этого ничего. Не нужно, и удерживать меня значитъ только дольше ожидать моего возвращенія съ медовыми в?стями для вашей милости; или иначе, клянусь Богомъ, пусть бережется госпожа Дульцинея, потому что если она не отв?титъ мн?, какъ сл?дуетъ, такъ я кулаками вытяну у нее изъ внутренности хорошій отв?тъ для вашей милости. Да что право, чтобы этакой славный странствующій рыцарь, какъ ваша милость, сталъ ни съ того, ни съ сего, просто сдуру, сходить съума, для какой-нибудь… пусть не заставляетъ она меня сказать для кого; потому что я не скажу, а выплюну ей это въ лицо; я в?дь шутить не люблю. Жаль, что дама эта не знаетъ меня; а то была бы она у меня тише воды, ниже травы.

— Санчо, прервалъ его Донъ-Кихотъ, у тебя кажется осталось также мало разсудка, какъ у меня.

— Н?тъ, ваша милость, отв?чалъ Санчо, разсудку то у меня, слава Богу, побольше осталось, да за то и гн?ва побольше, да не въ томъ д?ло. Скажите-ка, лучше, что ваша милость нам?рены кушать, пока я возвращусь.

— Пожалуйста, не заботься объ этомъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; если бы даже у меня всего было вдоволь, я и тогда не ?лъ бы ничего, кром? травъ и плодовъ, которыя я найду на этихъ деревьяхъ и лугахъ. По настоящему, мн? сл?довало бы даже ничего не ?сть и претерп?вать много другихъ лишеній.

— Кстати, зам?тилъ Санчо, боюсь я, по своемъ возвращеніи, не найти дороги сюда, такое это дикое м?сто.

— Обрати вниманіе на все, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, на каждую прим?ту; а самъ я не удалюсь отсюда, и даже постараюсь взобраться на самую высокую скалу, чтобы увид?ть тебя, когда ты будешь возвращаться. Но, чтобы теб? безъ труда можно было отыскать меня, всего лучше нар?жь в?твей дроку, который растетъ зд?сь въ изобиліи, и обозначай имъ свой сл?дъ до того м?ста, гд? ты спустишься съ горъ. В?тви эти послужатъ теб? указателями и вожатыми, подобно нити, употребленной Персеемъ въ лабиринт?.

— Я это и сд?лаю, отв?чалъ Санчо. И нар?завъ зат?мъ ц?лый пукъ дроку, онъ подошелъ въ Донъ- Кихоту попросить у него напутственнаго благословенія. Тутъ, прослезившись, герои наши простились другъ съ другомъ.

Ус?вшись на Россинанта, котораго Донъ-Кихотъ въ теплыхъ словахъ поручалъ вниманію Санчо, прося своего оруженосца заботиться о немъ какъ о самомъ себ?, оруженосецъ пустился наконецъ въ путь, бросая отъ времени до времени по дорог? в?тки дроку, какъ это сов?тывалъ ему его господинъ, и вскор? скрылся изъ глазъ Донъ-Кихота, къ великому горю посл?дняго, желавшаго показать ему, во что бы то ни стало, н?сколько сумазбродствъ, которыя онъ нам?ревался совершить.

Но Санчо, не сд?лавши и ста шаговъ, вернулся назадъ, и закричалъ рыцарю: «ваша милость, дабы я могъ съ чистой сов?стью побожиться, что вид?лъ собственными глазами вс? ваши сумазбродства, мн? точно сл?дуетъ, какъ вы говорили, вид?ть хоть одно, то есть одно я, правду сказать, видалъ уже, потому что со стороны вашей милости, тоже было не посл?днее сумазбродство оставлять меня во что бы то ни было смотр?ть на вс? остальныя.»

«Ну не моя ли правда,» воскликнулъ Донъ-Кихотъ. «Погоди же, Санчо, и прежде, ч?мъ ты усп?ешь оглянуться, я уже сд?лаю одну штуку.» Въ ту же минуту, посп?шно разд?вшись и оставшись въ одной рубах?, онъ умудрился самъ себ? дать подзатыльника, сд?лать два прыжка на воздух? и два раза перекувыркнулся, стоя вверхъ ногами. Штуки эти вполн? удовольствовали Санчо, который повернулъ коня, окончательно уб?жденный, что господинъ его совс?мъ одур?лъ.

Оставшись одинъ, Донъ-Кихотъ безъ пояса снизу, но опоясанный сверху, покончивъ съ прыжками и кувырканіями, и видя, что Санчо уже у?халъ, не ожидая другихъ сумазбродствъ своего господина, взобрался за вершину высокой скалы, и тамъ принялся размышлять о томъ, что давно уже занимало его умъ: именно, подражать ли ему разрушительнымъ безумствамъ Роланда или меланхолическимъ Амадиса? «Ничего особеннаго не вижу я въ томъ», думалъ онъ, «что Роландъ былъ храбрый рыцарь, какъ это знаетъ весь св?тъ. Къ тому же онъ, какъ изв?стно, былъ очарованъ, и никто не могъ лишить его жизни иначе, какъ уколовъ его черною булавкою въ пятку, отчего онъ и носилъ всегда на ногахъ шесть жел?зныхъ подошвъ. И однако же очарованіе не послужило ему ни къ чему, потому что Бернардъ дель Карпіо открылъ тайну, и задушилъ его въ своихъ рукахъ въ т?снинахъ Ронцесвалеса. Но, Богъ съ нимъ — съ его мужествомъ; подумаемъ объ его безуміи, потому что онъ д?йствительно обезум?лъ, услышавъ отъ ксендза и, кром? того, найдя доказательства на деревьяхъ, ос?нявшихъ одинъ ручей, что Анжелика отдыхала бол?е двухъ разъ съ Медоромъ, этимъ маленькимъ, кудрявымъ мавромъ, пажомъ Агрананта. Уб?дившись несомн?нными доводами въ томъ, что дама его сыграла съ нимъ подобную штуку, ему конечно сл?довало обезум?ть. Но вотъ вопросъ? съ какой стати мн? повторять его безумства, не им?я къ тому никакого повода. Я знаю и могу поклясться, что Дульцинея Тобозская никогда въ жизни не видала даже и т?ни какого нибудь мавра од?таго или разд?таго, и что она невинна, какъ въ первый день своего рожденія. Я сл?дственно могу только оскорбить ее, начавши изъ-за ее нев?рности неистовствовать, какъ Роландъ. Между т?мъ Амадисъ, не неистовствуя и не особенно безумствуя, пріобр?лъ какъ влюбленный большую славу, ч?мъ это-нибудь. Изъ исторіи его видно, что возбудивъ неудовольствіе своей даны Оріаны, вел?вшей этому рыцарю не показываться ей на глаза, онъ удалился съ однимъ пустынникомъ на утесъ Б?дный, и тамъ рыдалъ до т?хъ поръ, пока наконецъ не сжалилось и не спасло его небо — отъ избытка слезъ и любовныхъ страданій. Если это правда, въ чемъ трудно сомн?ваться, тогда къ чему мн? обнажать себя, какъ я сначала хот?лъ, и вырывать съ корнями эти б?дныя деревья, не сд?лавшія мн? никакого зла, или возмущать воды этого ручья, который будетъ утолять мою жажду? Слава же памяти Амадиса, и да подражаетъ ему во всемъ, въ чемъ только можно, Донъ-Кихотъ Ламанчскій, с которомъ быть можетъ скажутъ, какъ сказали о комъ-то, что если онъ не совершилъ великихъ д?лъ, то, по крайней м?р?, погибъ за нихъ. И если я не оттолкнутъ своею дамою, какъ Амадисъ, то все равно я съ нею разлученъ. скор?й же въ д?лу. Придите мн? на память славныя д?йствія Амадиса, какъ и ч?мъ долженъ начать въ подражаніе вамъ. Сколько я помню, Амадисъ большую часть времени проводилъ въ молитв?; я буду д?лать тоже самое». Припомнивши молящагося Амадиса, Донъ-Кихотъ набралъ большихъ желудей и изъ нихъ устроилъ себ? четки въ десять зеренъ. Его безпокоило теперь только то, что возл? него не было пустынника, который бы испов?далъ и ут?шилъ его. И сталъ славный рыцарь, прогуливаясь по лугу, писать на древесной кор? и на песк? множество стиховъ, восп?вая въ нихъ Дульцинею, и изливая свою тоску: изъ нихъ сохранились только одни, которые можно было прочитать, когда Донъ-Кихота пришли возвратить изъ его добровольнаго заточенія. Вотъ они: