охота подражать больше въ своихъ страданіяхъ Роланду, ч?мъ Амадису.
Продолжая разговоръ въ томъ же род?, наши искатели приключеній достигли подножія горы, отд?льно возвышавшейся среди другихъ горъ и оканчивавшейся какъ скала остроконечнымъ выступомъ. По отлогости ея проб?галъ св?жій ручей, а вокругъ разстилался восхитительный зеленый бархатный коверъ съ раскинутыми на немъ деревьями и полевыми цв?тами, увеличившими прелесть этого м?ста. Зд?сь-то вознам?рился рыцарь печальнаго образа расположиться — страдать; и едва зам?тилъ онъ это м?сто, какъ считая себя уже окончательно обезум?вшимъ, громко закричалъ:
«О небо! вотъ м?сто, на которомъ я располагаюсь оплакивать свою судьбу! вотъ м?сто, гд? слезы мои переполнятъ воды ручья и вздохи станутъ неустанно шевелить листья этихъ пустынныхъ деревьевъ, въ ознаменованіе великой скорби, раздирающей мое отверженное сердце. О, кто бы вы ни были — геніи обитатели этихъ пустынь; услышьте того, который приходитъ излить зд?сь вопли души своей, скорбящей отъ долгой разлуки и напускной ревности. Услышьте пришлеца, который станетъ зд?сь жаловаться на суровость неблагодарной красавицы, этого всесовершеннаго образа и посл?дняго слова в?чной красоты. И вы: воды и дріады, избравшія своимъ в?чнымъ жилищемъ самое сердце этихъ горъ, да не смутитъ отнын? во в?ки сладостный миръ вашъ, вотще обожествляющія васъ ваши сладострастныя п?сни; лишь подайте мн? силы раскрыть вамъ всю глубину моихъ страданій, или хоть не отриньте меня и выслушайте мой грустный разсказъ. О Дульцинея Тобозская! сіяніе ночей, — слава страданій моихъ, солнце моего счастія и путеводная зв?зда моя! да озаряетъ тебя безсм?нно лучъ небесный и да посп?шаетъ небо исполнять твои желанія, лишь обрати твои взоры туда, куда привела меня разлука съ тобой. О вы, деревья пустыни, съ которыми отнын? я стану д?лить мое уединеніе; пусть скажетъ мн? вашъ сладостный шелестъ, что вамъ не непріятно мое общество. И ты честный оруженосецъ, въ счастіи и несчастіи, в?рный мой спутникъ, запомни хорошо все, что я стану д?лать зд?сь и пов?дай о томъ причин? и предмету скорбей моихъ.»
Съ посл?днимъ словомъ онъ соскочилъ съ Россинанта, посп?шно разс?длалъ его и ласково потрепавъ по ше? сказалъ ему:
— Получай свободу изъ рукъ того, кто самъ потерялъ ее, о конь, столь же славный своими д?лами, сколько несчастный, выпавшей въ уд?лъ теб? судьбой. На славномъ чел? твоемъ начертано, что никто не превзошелъ тебя въ быстрот? и легкости, ни Гипогрифъ Астольфа, ни знаменитый Фронтинъ, тамъ дорого стоившій Бродоманту. Ступай же, о конъ мой, туда, куда поведетъ тебя твоя воля.
— О, воскликнулъ, въ свою очередь, Санчо, кабы оселъ мой да былъ бы теперь зд?сь; и для него тоже не поскупились бы на ласки и похвалы. Но только я никому не позволилъ бы его разс?длывать; да и къ чему? что ему до влюбленныхъ и страдающихъ, когда хозяинъ его не любитъ и не страдаетъ; этотъ самый хозяинъ, которымъ былъ я, пока помогалъ мн? Господь быть этимъ хозяиномъ. Ваша милость, продолжалъ онъ, обращаясь къ Донъ-Кихоту, если вы собираетесь страдать и посылать меня не для см?ху, то не м?шаетъ опять ос?длать Россинанта, потому что если отправиться мн? п?шкомъ, то ужь я не знаю, когда я возвращусь; такой плохой я ходокъ.
— Д?лай, какъ знаешь, отв?чалъ рыцарь, я вовсе не осуждаю твоего нам?ренія. Отправишься ты черезъ три дня, а т?мъ временемъ будешь свид?телемъ всего, что стану я творить и говорить зд?сь во славу Дульцинеи, и передашь ей потомъ обо всемъ.
— А что еще мн? вид?ть, кром? того, что я вид?лъ? спросилъ Санчо.
— Ну ты далеко не все вид?лъ, отв?чалъ Донъ-Кихотъ. Не долженъ ли я еще разорвать за себ? одежду и разметать мое оружіе; не долженъ ли я еще кувыркнуться н?сколько разъ головой внизъ, на этихъ скалахъ и натворить иного другихъ удивительныхъ д?лъ?
— Только, ради Бога, осторожн?е кувыркайтесь вы на этихъ камняхъ, говорилъ Санчо; вы можете свалиться тутъ за такой камень, что, чего добраго, на первомъ кувырканіи покончите со вс?ми вашими страданіями. Ужъ если для вашей милости такъ необходимы эти кувырканія, то не лучше ли, — такъ какъ вс? эти сумазбродства вы станете творить только для см?ху, — не лучше ли будетъ вамъ кувыркаться въ вод? или на чемъ-нибудь мягкомъ какъ вата, а я доложу госпож? Дульцине? Тобозской, что вы кувыркались на скалахъ твердыхъ какъ алмазъ.
— Благодарю тебя за твое нам?реніе, добрый мой Санчо, отв?чалъ рыцарь, но вм?ст? скажу теб?: все, что я собираюсь д?лать зд?сь, будетъ вовсе не для см?ху, а совершенно серьезно; иначе это значило бы попирать законы рыцарства, воспрещающіе намъ, подъ угрозой отлученія, произносить какую бы то ни было ложь; д?лать же одно вм?сто другаго значитъ тоже лгать. поэтому кувырканья мои должны быть истинныя, а не призрачныя, объясняемыя разными лжеумствованіями. Мн? даже необходимо будетъ н?сколько корпіи для перевязки; такъ какъ судьб? угодно было, чтобы мы потеряли нашъ бальзамъ.
— Вотъ что мы потеряли осла, это гораздо хуже, возразилъ Санчо, съ нимъ исчезла и наша корпія и весь нашъ товаръ. И, ради Бога, ваша милость, не вспоминайте вы больше объ этомъ проклятомъ пойл?; у меня всю внутренность переворачиваетъ, когда я заслышу про него. Да еще, прошу васъ, считайте вы уже прошедшими эти три дня, которые вы хотите оставить меня при себ?, чтобы вид?ть какія натворите вы тутъ безобразія; право, мн? кажется, будто я ужь вид?лъ ихъ и готовъ наговорить вашей дам? такихъ чудесъ….. ну, да ужь поторопитесь вы только съ письмомъ и съ моимъ отправленіемъ, потому что страхъ какъ мн? хочется поскор?е вытянуть васъ изъ этого чистилища, въ которомъ я покину васъ.
— Чистилище? Н?тъ, Санчо, это адъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, даже хуже ч?мъ адъ, если только на св?т? есть что-нибудь хуже.
— Н?тъ, ваша милость, кто попалъ въ адъ, зам?тилъ Санчо, для того н?тъ уже превращенія.
— Какого превращенія? спросилъ Донъ-Кихотъ.
— Ну, значитъ сид?ть ужь ему такъ в?ки в?чные, а ваша милость, говорилъ Санчо, должны выбраться отсюда, или отсохнутъ у меня эти подошвы, которыми я стану погонять Росинанта. И теперь посылайте меня одинъ разъ за вс? въ Тобозо, къ дам? вашей Дульцине?; я ей такого наговорю о вашихъ суназбродствахъ и безумствахъ, это впрочемъ все равно, — что сд?лаю ее податливой вамъ перчатка, хотя бы нашелъ тверже колоды. Прилечу я отъ нея къ вашей милости какъ колдунъ, по воздуху, съ медовымъ отв?томъ, и вытащу васъ изъ этого пекла, отъ котораго благо еще можно освободиться, чего нельзя сд?лать ужь изъ настоящаго пекла, съ ч?мъ ваша милость в?роятно согласны.
— Ты правъ, Санчо, отв?чалъ рыцарь печальнаго образа, но какъ мн? написать письмо?
— Да кстати и записку на полученіе вашихъ ослятъ, добавилъ Санчо.
— Все будетъ сд?лано, сказалъ Донъ-Кихотъ; только вотъ что: у васъ н?тъ бумаги, поэтому намъ не худо будетъ посл?довать прим?ру древнихъ и написать на древесныхъ листьяхъ, или на восковыхъ таблицахъ, которыхъ впроченъ у насъ тоже н?тъ. Но вотъ счастливая мысль: я напишу письмо въ бумажник?, потерянномъ Карденіо, а ты позаботишься переписать это письмо на отд?льномъ лист? бумаги въ первой деревн?, въ которой найдешь сельскаго учителя ими церковнаго ключаря, только ради Бога, не отдавай его какому-нибудь приказному, потому что писаній этихъ господъ самъ чортъ не разберетъ.
— А кто подпишется за васъ? спросилъ Санчо.
— Амадисъ никогда не подписывалъ своихъ писемъ, отв?тилъ рыпарь.
— Ну ужь это какъ вашей милости угодно, а только письмо на счетъ ослятъ должно быть подписано; если я заставлю его переписать, мн? скажутъ, что оно фальшивое, и я останусь съ пустыми руками, зам?тилъ Санчо.
— Все будетъ написано и подписано въ самомъ бумажник?, отв?тилъ Донъ-Кихотъ; и когда ты покажешь его моей племянниц?, то она не заспоритъ съ тобой. Любовное же мое письмо вели подписать такъ:
— Какъ! воскликнулъ Санчо, эта Дульцинея Тобозская дочь Лорензо Корхуелло и Альдонзо Ногалезъ?
— Она самая, отв?чалъ Донъ-Кихотъ; достойная быть царицей міра.
— Да я ее знаю и могу доложить вашей милости, отв?чалъ Санчо, что она швыряетъ шесты не хуже
