не въ моей власти; мн? это также невозможно какъ солнечнымъ лучамъ не испускать теплоты, а лун? сырости. Теперь, сд?лайте милость, продолжайте вашъ разсказъ». Т?мъ временемъ какъ Донъ-Кихотъ говорилъ, Карденіо опустилъ голову на грудь, и какъ будто задумался о чемъ-то. Два раза уже Донъ-Кихотъ просилъ его продолжать свой разсказъ, а онъ нее молчалъ и не подымалъ головы. Спустя н?сколько времени онъ сказалъ наконецъ: «я не могу вырвать изъ моей памяти, и ни какая сила не вырветъ изъ нее — одной вещи; я думаю», продолжалъ онъ, «что-только величайшій злод?й, можетъ не в?рить, или заставлять не в?рить тому, что этотъ знаменитый бродяга Елизабадъ былъ любовникомъ королевы Мадазимы».
«О», воскликнулъ Донъ-Кихотъ, гн?вно, по своему обыкновенію, попирая ложь, «утверждать что- нибудь подобное было бы величайшей подлостью. Королева Мадазима была прекрасная и доброд?тельная женщина, и н?тъ ни какой возможности предполагать, чтобы такая высокая принцесса заводила любовныя шашни съ какимъ-нибудь лекаришкой. И кто станетъ утверждать противное, тотъ солжетъ, какъ подлый клеветникъ, я я докажу ему это п?шій или верхомъ, вооруженный или безоружный, ночью или днемъ, словомъ, какъ ему будетъ угодно».
Карденіо между т?мъ все пристально гляд?лъ на Донъ-Кихота, потому что съ нимъ начинался уже припадокъ, и онъ столько-же въ состояніи былъ продолжать свою исторію, сколько Донъ-Кихотъ слушать ее, разгн?ванный оскорбленіемъ, нанесеннымъ королев? Мадазим?. Странная вещь, онъ заступился за нее, точно за свою живую, законную государыню, до такой степени овлад?ли вс?мъ существованіемъ его рыцарскія книги. Карденіо, въ свою очередь, находясь въ разгар? бол?зненнаго припадка, услышавъ, что его называютъ клеветникомъ и тому подобными милыми прозвищами, не совс?мъ довольный этимъ, поднялъ порядочный камень, и ударилъ имъ Донъ-Кихота въ грудь такъ сильно, что сшибъ его съ ногъ. Заступаясь за своего господина, Санчо кинулся съ стиснутыми кулаками на безумца, но тотъ и его такъ ловко хватилъ, что оруженосецъ мигомъ полет?лъ на землю въ сл?дъ за рыцаремъ. Мало того, Карденіо вскочилъ ему на брюхо, и порядкомъ понялъ ему ребра. Пастуха, хот?вшаго оборонить Санчо, постигла такая-же участь — и Карденіо, одинъ, справившись съ троими, съ удивительнымъ хладнокровіемъ ушелъ себ? въ горы. Санчо скоро оправился, но съ досады, что его такъ отд?лали, напалъ въ свою очередь, ни за что, ни про что, на пастуха. По мн?нію Санчо, пастухъ былъ всему виной; за ч?мъ онъ не предупредилъ, что этотъ чудакъ б?сится по временамъ, тогда вс? бы были на сторож?. Пастухъ отв?чалъ, что онъ предупреждалъ ихъ объ этомъ, и что если Санчо не слыхалъ, то ужь это не его вина. Санчо возражалъ. Пастухъ себ? возражалъ; и заспорили они наконецъ до того, что перешли мало-по-малу отъ словъ къ кулакамъ, и такъ вц?пились другъ въ друга, что если-бы Донъ-Кихотъ не разнялъ ихъ, то они кажется растерзали-бы себя въ куски. Держа пастуха въ своихъ рукахъ, Санчо говорилъ, пытавшемуся разнять ихъ Донъ-Кихоту: «оставьте меня, господинъ рыцарь печальнаго образа; пастухъ этотъ вовсе не посвященный рыцарь, а такой же мужикъ какъ и я, поэтому, какъ честный челов?къ, я долженъ и могу отмстить ему за нанесенное мн? оскорбленіе собственными своими руками, какъ мн? будетъ угодно».
«Это правда,» отв?чалъ Донъ-Кихотъ, «но только этотъ б?дный пастухъ ни душой ни т?ломъ не виноватъ въ томъ, что зд?сь случилось съ нами.» Онъ р?шительно вел?лъ разъяреннымъ бойцамъ помириться; посл? чего спросилъ у пастуха, можно-ли будетъ найти гд?-нибудь Карденіо? рыцарю страшно хот?лось узнать конецъ разсказа несчастнаго безумца. Пастухъ сказалъ, что не знаетъ въ какомъ именно м?ст? живетъ Карденіо, но что если Донъ-Кихотъ тщательно объ?здитъ всю эту м?стность, то гд?-нибудь непрем?нно найдетъ его умнымъ или безумнымъ.
Глава XXV
Простившись съ пастухомъ, Донъ-Кихотъ с?лъ на Россинанта и приказалъ Санчо сл?довать за собою. Оруженосецъ послушался его, но только скр?пя сердце, потому что принужденъ былъ идти п?шкомъ. Мало- по-малу, они углубились въ самыя н?дра этой гористой, суровой м?стности, и Санчо, которому страхъ какъ хот?лось немного побалагурить, не см?я однако ослушаться данныхъ ему приказаній, все ожидалъ, не заговоритъ-ли самъ Донъ-Кихотъ. Но дол?е молчать ему было р?шительно не подъ силу, и выведенный изъ себя сказалъ онъ рыцарю: «соблаговолите, ваша милость, благословить меня и отправить съ Богомъ. Хочу я уйти себ? домой, въ жен? и д?тямъ своимъ, съ которыми я по крайней м?р? могу говорить, когда мн? вздумается; а теперь, приходится мн? шататься, во сл?дъ вашей милости, по этимъ пустынямъ, денно и нощно, не см?я рта разинуть; точно я живымъ похоронилъ себя. Еслибъ хоть скотина еще разговаривала ныньче, какъ на памяти Езопа, тогда не безпокоилъ-бы я вашу милость, потому что поговорилъ-бы я себ? съ своимъ осломъ, или съ первой попавшейся мн? на встр?чу скотиной, и переносилъ бы кое-какъ б?ду свою. Но теперь, мн? ужь это, право, не въ моготу; чтобы рыская всю жизнь за приключеніями, и изъ вс?хъ приключеній натыкаясь только на палки, кулаки, каменья и швырянья на од?ялахъ, не см?ть притомъ слова оказать, зашить себ? словно н?мому ротъ, и не пикнуть про то, что лежитъ у тебя за душ?; это, ваша милость, не подъ силу мн?«.
— Понимаю тебя, Санчо, отв?чалъ Донъ-Кихотъ; теб? хочется, чтобы я снялъ мое запрещеніе и далъ прежнюю свободу твоему языку. Хорошо, говори, но только съ условіемъ, что это разр?шеніе ограничится временемъ пребыванія нашего въ горахъ.
— Ладно, сказалъ Санчо, лишь-бы теперь наговориться, а что дальше будетъ, про то одинъ Богъ в?даетъ. И для начала, осм?люсь я спросить вашу милость, съ какой стати приняли вы сторону этой королевы Маркасины, или какъ ее тамъ зовутъ… И на какого чорта нужно было вамъ знать, былъ-ли этотъ Елисей другомъ ея или н?тъ. Право, мн? кажется, еслибъ вы плюнули на нихъ, потому что судить объ этомъ д?л? вамъ вовсе не приходится, то полуумный пошелъ бы себ? дальше разсказывать свои исторіи, и не хватилъ-бы васъ намнемъ въ грудь, да и я бы обошелся безъ десятка оплеухъ и другаго десятка пинковъ въ брюхо.
— Санчо, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, если-бы ты также хорошо зналъ, какъ я, что за благородная и почтенная женщина была королева Мадазима, то я ув?ренъ, ты удивился-бы только тому, каково должно быть мое терп?ніе, если я не разбилъ рта, изрыгавшаго подобныя клеветы; потому что можетъ-ли быть клевета гнусн?е той, будто королева ведетъ шашни съ какимъ-то лекаремъ. Не спорю, Елизабадъ, — о которомъ говорилъ этотъ полуумный, — челов?къ не глупый и знающій свое д?ло, былъ не только врачемъ, но и сов?тникомъ королевы, но воображать себ?, будто она была съ нимъ въ какихъ-нибудь особенныхъ отношеніяхъ, это дерзость, достойная строгаго наказанія. И чтобы ты окончательно уб?дился въ томъ: понималъ ли самъ Карденіо, что онъ говорилъ, ты вспомни, что когда онъ сталъ городить эту чушь, съ нимъ начинался уже бол?зненный припадокъ.
— Ну оттого-то и не сл?довало вашей милости обращать вниманія на слова полуумнаго, потому что если бы не помогла вамъ еще ваша счастливая зв?зда, говорилъ Санчо, и камень вм?сто того, чтобы хватить васъ въ брюхо, да хватилъ-бы въ голову, тогда не поздоровилось-бы вамъ отъ защиты этой прекрасной дамы, которая, по вол? Божіей, мирно гніетъ себ? теперь.
— Санчо! пойми, сказалъ Донъ-Кихотъ, что въ этомъ случа? самое безуміе не могло служить оправданіемъ Карденіо, и что странствующій рыцарь обязанъ защищать отъ безумныхъ, совершенно также какъ и отъ умныхъ, честь всякой женщины, т?мъ бол?е такой высокой дамы, какою была королева Мадазима, въ которой я чувствую особое уваженіе за ея р?дкія качества, ибо, не говоря ужь о ея чрезвычайной красот?, она была умна, терп?лива и съ р?дкимъ мужествомъ переносила свои тяжелыя и многочисленныя несчастія. И вотъ въ эти-то минуты общество и сов?ты Елизабада много помогали ей твердо и благоразумно переносить испытанія судьбы, изъ чего сплетники и нев?жды заключили, будто королева была его любовницей. Но они лгутъ, какъ дв?сти разъ солгутъ вс? т?, которые будутъ думать, или утверждать что-нибудь подобное; это я говорилъ и говорю.
— Я знаю, что я не думаю и не утверждаю ничего подобнаго, отв?чалъ Санчо, и т?, которые распускаютъ о ней разныя сплетни, пусть они глотаютъ ихъ съ своимъ хл?бомъ; любилась ли съ к?мъ эта королева, или н?тъ, что намъ до того, объ этомъ она дастъ отв?тъ Богу. Я же прихожу себ? изъ моихъ виноградниковъ, ничего не знаю, ни во что не м?шаюсь, чужихъ д?лъ не касаюсь, и тотъ, кто продаетъ и лжетъ, въ кошельк? своемъ это познаетъ. Голякомъ родился я, голякомъ остаюсь; отъ ихней любви ничего не выигрываю, не проигрываю, и чтобы тамъ себ? эта королева не д?лала, мн?-то что до того. Мало ли кто расчитываетъ найти сало тамъ, гд? и взять его неч?мъ, и кто можетъ запереть поле; да разв? не хули-ли
