не подтверждали слуховъ, ходившихъ о доброд?тели Марселы.
— Чтобы разс?ять ваши сомн?нія, отв?чалъ Амброзіо, знавшій самыя задушевныя тайны своего друга, я долженъ сказать вамъ, что Хризостомъ, сочиняя эти стихи жилъ вдали отъ своей возлюбленной, желая испытать, не произведетъ-ли на него разлука свое обычное д?йствіе; и такъ какъ н?тъ подозр?нія, которое- бы не закралось въ душу влюбленнаго и не томило его вдали отъ любимой имъ женщины, поэтому не удивительно, если Хризостомъ терзался вс?ми муками самой неосновательной ревности. Вс? его упреки не могутъ однако накинуть ни мал?йшей т?ни на добрую славу Марселлы. Всякій, знающій эту женщину, упрекнетъ ее въ жестокосердіи и холодности, но сама зависть не обвинитъ ее въ какомъ нибудь поступк?, пятнающемъ ея д?вичью честь. Вивальдо собирался прочесть еще одинъ листъ, спасенный отъ огня, когда взоръ его остановился на чудномъ вид?ніи, внезапно поразившемъ взоры вс?хъ, пришедшихъ воздать посл?дній долгъ Хризостому. Это была Марселла. Прекрасн?е того, что говорила о ней молва, она показалась на вершин? скалы, у подножія которой лежало т?ло злополучнаго любовника. Т?, которымъ досел? не приходилось вид?ть этой женщины, пораженные ея красотой, гляд?ли на нее въ н?момъ изумленіи; да и т?, которые видали ея уже, были одинаково удивлены и очарованы при ея появленіи. Увид?въ ее, Амброзіо съ негодованіемъ закричалъ: «чудовище! что теб? нужно зд?сь? зм?я, отравляющая взорами своими людей. Зач?мъ ты приползла сюда? быть можетъ, хочешь ты узнать: не раскроются-ли въ твоемъ присутствіи раны несчастнаго, уложеннаго тобою въ преждевременный гробъ? Приходишь-ли ты ругаться надъ его несчастіемъ и гордиться своимъ кровавымъ торжествомъ? Или, быть можетъ, какъ новый, неумолимый, Неронъ, ты хочешь взирать съ вершины этой скалы на твой пылающій Римъ? или попирать ногами трупъ Хризостома, подобно безчелов?чной Лукреціи, попиравшей окровавленный трупъ своего отца? скажи, зач?мъ ты пришла, и чего ты хочешь? Будь ув?рена, что въ насъ, друзьяхъ того страдальца, котораго вс? мысли были покорны теб?, ты найдешь ту же покорность.
— Худо вы меня знаете, если такъ думаете, отв?чала Марселла. Я пришла оправдать себя, и доказать вамъ какъ несправедливы т? люди, которые корятъ меня своими страданіями и смертью Хризостома. Удостойте же, пастухи и синьоры, выслушать немного словъ, которыхъ достаточно будетъ для моего оправданія.
Небо, говорите вы, одарило меня такой красотой, что на меня нельзя взглянуть, не полюбивъ меня. Но если красота внушаетъ любовь во мн?, то неужели и я, въ свою очередь, должна любить вс?хъ любящихъ меня. Я знаю, благодаря разсудку, которымъ Богъ одарилъ меня, что все прекрасное мило намъ, но потому, что оно заставляетъ любить себя, справедливо-ли заставлять его платить за любовь въ нему взаимною любовью. Подумайте о томъ, что челов?къ влюбленный въ красавицу можетъ быть уродомъ, способнымъ внушить въ себ? только отвращеніе. Но положимъ даже, что красота равносильна съ об?ихъ сторонъ; должны-ли поэтому об? стороны чувствовать одна въ другой и равносильное влеченіе? Красота, очаровывая взоры, не всегда очаровываетъ сердца. Еслибъ она одна покоряла ихъ, то мы вид?ли-бы вокругъ себя только безпорядочное броженіе ненасытимыхъ желаній, безпрестанно м?няющихъ предметы своей любви. Если-же любовь не можетъ и не должна быть навязываема, то кто можетъ заставить меня любить того, къ кому я не чувствую никакого влеченія? И если Богъ создалъ меня красивой, то сд?лалъ это помимо моей воли и моихъ просьбъ; и такъ же, какъ зм?я нисколько не виновна въ томъ, что въ жал? своемъ хранитъ ядъ, разливающій вокругъ себя смерть, такъ нельзя осудить и меня за то, что я создана красавицей. Красоту честной женщины можно сравнить съ пылающимъ вдали огнемъ, или неподвижно покоющимся мечемъ; одинъ ранитъ, другой жгетъ лишь т?хъ, которые прикасаются къ нимъ. — Душевныя достоинства, вотъ истинная наша красота, безъ нихъ мы можемъ, но не должны казаться прекрасными. И неужели женщина обязана жертвовать лучшимъ украшеніемъ души и т?ла мимолетной прихоти мужчины, лишающей насъ нашей истинной красоты?
Я родилась свободной, и дорожа свободой, хочу вести уединенную жизнь; рощи этихъ горъ и зеркальныя воды окрестныхъ ручейковъ, вотъ единственные наперстники моихъ тайнъ и властелины моей красоты. Прямо и искренно отказала я вс?мъ влюбленнымъ въ меня, и если этотъ отказъ не образумилъ ихъ, если они продолжали лел?ять себя несбыточными надеждами, то спрашиваю, кого обвинять: мою-ли жестокость или ихъ упрямство? Вы говорите, что нам?ренія Хризостома были чисты, и что я напрасно оттолкнула его, но не объявила ли я ему на этомъ самомъ м?ст?, на которомъ его хоронятъ теперь, въ ту минуту, когда онъ открылся мн? въ любви, мое нам?реніе жить уединенно, не связывая ни съ к?мъ своей судьбы, р?шаясь пребыть в?рной моему об?ту: отдать природ? то, ч?мъ она одарила меня. Если посл? того повязка не упала съ глазъ его, если онъ упорствовалъ плыть противъ теченія, идти противъ судьбы, то удивительно ли, что онъ потонулъ въ мор? собственнаго своего неблагоразумія? Еслибъ я его обманывала, я была бы безчестна; еслибъ я отдалась ему, я изм?нила бы моему святому р?шенію. Онъ упорствовалъ, и это упорство привело его въ отчаянію. Обвините-ли вы меня теперь въ его страданіяхъ? Обманула, звала-ли, увлекла ли я кого нибудь? Изм?нила ли я моимъ клятвамъ? Об?щала ли я кому нибудь мое сердце? Кто же можетъ меня проклинать? Кому дала я право называть меня жестокой и нев?рной? Небо не указало еще мн? моего суженаго, а сама я не пойду искать его. Пусть запомнятъ эти слова вс?, им?ющіе на меня какіе либо виды. И если теперь, это нибудь умретъ изъ за меня, то пусть знаютъ, что онъ умеръ не отъ ревности и не отъ моего презр?нія, потому что женщина ни въ кого не влюбленная не можетъ ни въ комъ возбудить ревности, а вывести кого нибудь изъ заблужденія, не значитъ презирать его.
Пусть тотъ, кто зоветъ меня ядовитой зм?ей, б?житъ отъ меня, какъ отъ чудовища; пусть не пресл?дуетъ меня тотъ, это считаетъ меня жестокосердой и удалится отъ меня тотъ, кто считаетъ меня в?роломной. Пусть знаютъ они, что это ядовитое, коварное, злое существо не только не ищетъ, но напротивъ изб?гаетъ ихъ. Повторяю еще разъ, если пламенная страсть ко мн? сгубила Хризостома, то винить ли въ этомъ мое благоразуміе и мою непорочность? Пусть же никто отнын? не приходитъ смущать моего уединенія и не понуждаетъ меня потерять между людьми ту чистоту, которую охраняютъ во мн? эти уединенныя деревья. Я обладаю достояніемъ, мн? одной принадлежащимъ и не зарюсь на чужое; судьба дала мн? возможность быть свободной, и этой свободы я не пром?няю на рабство. Я никого не ненавижу и никого не люблю. Никто не можетъ сказать, что я обманула того-то, польстила тому-то, посм?ялась надъ т?мъ-то и любила такого-то. Простая бес?да съ пастушками моей деревни и забота о моихъ стадахъ составляютъ для меня всю прелесть жизни. Желанія мои не влекутъ меня дальше этихъ горъ, и если порой надъ ними возносятся, то лишь зат?мъ, чтобы созерцать в?чную красу небесъ, въ которымъ долженъ стремиться духъ нашъ, какъ въ обители, изъ коей низошелъ онъ, и въ которую опять возвратится.
Съ посл?днимъ словомъ, не дожидаясь отв?та, она скрылась въ зелени одного изъ самыхъ густыхъ л?совъ, покрывавшихъ горные склоны, очаровавъ своихъ слушателей умомъ своимъ и — красотой. Н?которые изъ нихъ, позабывъ недавнія слова пастушки, и влекомые ея непоб?димымъ очарованіемъ, собрались было идти за нею, но Донъ-Кихотъ, зам?тивъ это, р?шился, воспользовавшись случаемъ, торжественно явить себя рыцаремъ-защитникомъ дамъ. «Да не дерзнетъ никто», воскликнулъ онъ, хватаясь за рукоятку своего меча, «идти за Марселлой, если не хочетъ пробудить моего гн?ва. Она доказала, что нич?мъ неповинна въ смерти Хризостома, и ясно сказала, какъ далека она отъ готовности отдаться кому бы то ни было. Пусть же отнын? никто не пресл?дуетъ ее больше своей любовью; пусть пользуется она уваженіемъ вс?хъ благомыслящихъ людей, потому что въ ц?ломъ мір?, она одна, быть можетъ, ведетъ такую святую жизнь». Всл?дствіе ли угрозъ Донъ-Кихота, или всл?дствіе просьбы Амброзіо, желавшаго поскор?е окончить похоронный обрядъ, никто изъ окружавшихъ могилу Хризостома не тронулся съ м?ста, пока гробъ не опустили въ могилу и не сожгли, среди рыдающей толпы, вс?хъ бумагъ Хризостома. Могилу его прикрыли широкимъ обломкомъ скалы, въ ожиданіи мраморнаго памятника, заказаннаго Амброзіо, который положено было поставить на могил? Хризостома съ сл?дующей эпитафіей:
