«Бергсонизмъ и романтизмъ».

«Классическій духъ — пишетъ Жуссенъ — превозноситъ абстрактное знаніе въ ущербъ интуитивнаго знанія. Онъ стремится всец?ло подчинить волю и чувства разуму. Въ литератур? и философіи онъ всец?ло пребываетъ въ области представленія, движется въ мір? понятій. Романтическій духъ, напротивъ защищаетъ, первенство интуиціи надъ понятіемъ, отстаиваетъ права инстинкта и чувства, подчиняетъ познаніе вол?».

Классическая эстетика утверждаетъ, что произведенія должны строиться по заран?е созданнымъ законамъ и теоріямъ. Романтическая эстетика объявляетъ творчество свободнымъ. Теорія не порождаетъ вдохновенія и правила выводятся изъ вещи, а не обратно. Чрезм?рное сл?дованіе правиламъ можетъ убить индивидуальность, геній, т.-е. единственно драгоц?нное въ творчеств?.

То-же — въ философіи и политик?.

Протестуя противъ разсудочности классицизма, его апріоризма, его склонности къ схоластик?, романтизмъ отрицаетъ абсолютныя истины, отрицаетъ общезначимость объективныхъ законовъ, оставляетъ широкое м?сто произволу, фантазіи.

Романтизмъ это — разгулъ субъективизма; это — подлинный культъ личности, челов?ческаго «я». Онъ освобождаетъ индивидуальность отъ ковъ автоматизма, отъ того деспотическаго подчиненія готовымъ общимъ правиламъ, которыя несъ съ собой раціонализмъ.

Романтизмъ поб?ждалъ своимъ чутьемъ жизни, презр?ніемъ къ кодексамъ, новымъ пониманіемъ челов?ка, освобожденіемъ и оправданіемъ, которыя онъ несъ его прошлому и настоящему, его страстямъ и паденіямъ, всему, на чемъ лежала творческая печать челов?ка. И въ план? соціальной мысли онъ породилъ чудесную плеяду утопистовъ, которые, волнуемые любовью къ челов?ку, впервые разверзли предъ глазами современниковъ общественныя н?дра и первые предложили несовершенные, непрактичные, но полные одушевленія проекты освобожденія угнетеннаго челов?ка[9].

Особенно пышный цв?тъ далъ романтизмъ въ Германіи. Философы Шеллингъ и Шлейермахеръ, публицисты, критики, братья Шлегели, поэтъ Новалисъ — вотъ наибол?е значительныя имена романтической эпохи. И въ этомъ б?гломъ перечн? именъ намъ сл?дуетъ особенно отм?тить Шлейермахеровскія «Р?чи о религіи». Зд?сь впервые, предвосхищая основные мотивы современнаго философствованія Бергсона, Шлейермахеръ говорить объ особомъ, отличномъ отъ научнаго, способ? познанія, объ «эмоціональномъ знаніи», не отрывающемъ познающаго отъ реальности, а сливающемъ въ самомъ переживаніи и познающаго и познаваемое. Другая, не меньшая заслуга Шлейермахера заключается въ его зам?чательномъ ученіи о личности, — живой, конкретной, своеобразной.

Если оставить въ сторон? религіозный пафосъ, окрашивавшій вс? построенія Шлейермахера, нельзя его антираціонализмъ не назвать самымъ яркимъ предшественникомъ Штирнеріанства. А еще позже боевой кличъ посл?дняго — культъ сильной, непреоборимой личности, личности — м?рила вс?хъ ц?нностей, съ несравненной силой и блескомъ зазвен?лъ въ романтическомъ вдохновеніи Ницше[10].

Мой б?глый обзоръ противниковъ рационализма былъ бы неполонъ, если бы я хотя въ двухъ словахъ не указалъ еще на одно ученіе, въ свое время сыгравшее весьма значительную роль въ общемъ умственномъ процесс? XIX в?ка. Это ученіе — «историческая школа» въ юриспруденціи, въ политической экономіи. Историческая школа объявила войну политической метафизик?; «разуму личности» противопоставила она «духъ народа», историческій фактъ объявила посл?дней инстанціей въ р?шеніи вс?хъ волнующихъ вопросовъ. Бол?е ч?мъ полув?ковое владычество исторической школы дало, однако, печальные результаты: оно оправдало безпринципность, полное пренебреженіе теоріей, защищало консерватизмъ и выродилось въ безплодное коллекціонированіе фактовъ.

И раціонализмъ могъ считать себя въ полной безопасности, пока возраженія, предъявлявшіяся ему, осложнялись политическимъ испов?даніемъ, окутывались мистическимъ туманомъ, или строились на «позитивной», «научной» почв?...

Бунтующему разуму съ его грандіозными об?щаніями челов?честву не могли быть страшны ни политиканствующій католицизмъ съ изув?рской догмой искупленія, ни пл?нительный своей чувствительностью романтизмъ съ его еще тогда неясными мечтаніями, ни скептическій историзмъ, не ушедшій дал?е плоской бухгалтеріи, ни феодальный анархизмъ во вкус? Ницше...

Раціонализмъ оставался господствующимъ принципомъ философско-политической мысли, ибо для своего времени онъ былъ единственно возможной и жизненной теоріей прогресса.

Но великія завоеванія разума наполнили живой міръ фантомами — величественными, ясными, но холодными, какъ геометрическіе сады Ленотра. И реальному живому челов?ку стало душно среди порожденныхъ имъ миражей. Не интересы стали управлять людьми, а лишь бол?е или мен?е в?рныя представленія, которыя о нихъ сложились. Представленіе стало надъ волей; во власти его оказался самый челов?къ. Призраку подчинилась личность и ея свобода стала отвлеченной.

И для реальной личности есть безвыходный трагизмъ въ томъ, что призраки, давившіе ее, утверждались вдохновеніемъ наибол?е выдающихся и мощныхъ индивидуальностей. Освободительныя стремленія генія готовили новые ковы дальн?йшему развитію личности. Это, конечно, надо понимать не въ смысл? посл?довательнаго суженія творческаго кругозора отд?льной индивидуальности, но въ смысл? принудительнаго подчиненія ея призракамъ, созданнымъ ран?е другими и зафиксированнымъ признаніемъ другихъ.

Челов?ку раціоналистической мысли принадлежитъ великое прошлое. Культъ разума им?лъ свои героическія эпохи. Обративъ міръ въ обширную лабораторію, онъ создалъ научные методы, принесъ великія открытія, построилъ современную цивилизацію. Но онъ былъ безсиленъ проникнуть въ тайны міра. Съ вн?шнимъ освобожденіемъ онъ несъ внутреннее рабство — рабство отъ законовъ, рабство отъ теорій, отъ необходимости, необходимости т?хъ представленій, которыя породилъ онъ самъ. Об?щая жизнь, онъ близилъ смерть. Не мало раціоналистическихъ тумановъ было разв?яно жизнью, но гибель иллюзій каждый разъ несла отчаяніе жертвамъ самообмана.

Нашему времени — съ его гигантскими техническими средствами, глубокими общественными антагонизмами, напряженнымъ и страстнымъ самосознаніемъ — суждено было поколебать в?ру во всемогущество разума. Оно — во всеоружіи огромнаго опыта — отбросило ковы феноменализма, вернулось къ «реальной д?йствительности», возгласило торжество воли надъ разумомъ.

И въ этомъ новомъ челов?ческомъ устремленіи открылись возможности творческаго преодол?нія міра — необходимости.

Въ конц? ХІХ-го в?ка, почти одновременно на св?тъ явились дв? системы, ярко окрашенныя антиинтеллектуализмомъ.

Одна — принадлежитъ интуитивной философіи, прагматистамъ и особенно Бергсону. Она есть — наибол?е глубокое и категорическое отверженіе ложныхъ претензій «разума».

Другая — принадлежитъ пролетаріату. Это — философія классовой борьбы, выросшая непосредственно изъ жизни и, подобно первой, возглашающая приматъ «воли» надъ «разумомъ».

Въ основаніи об?ихъ системъ лежитъ признаніе автономіи конкретной личности.