должно быть построено на ихъ познаніи. Такой порядокъ, создаваемый челов?чествомъ, въ соотв?тствіи съ изв?чными принципами, Кенэ и его школа называютъ «положительнымъ порядкомъ» (Ordre positif). Этотъ порядокъ, въ отличіе отъ перваго, носитъ временный относительный характеръ и подлежитъ дальн?йшимъ усовершенствованіямъ.
Но если воззр?ніямъ Кенэ и его посл?дователей суждено было остаться, по преимуществу, отвлеченнымъ умозр?ніемъ, безъ особаго вліянія на судьбы государственной практики, классическая школа политической экономіи, въ лице Мальтуса, Смита, Рикардо и ихъ эпигоновъ въ Англіи и на континент?, сум?ла изъ отвлеченныхъ посылокъ естественнаго права сд?лать вс? практическіе выводы.
На страницахъ экономической науки появился отвлеченный «экономическій челов?къ», руководимый только своимъ «среднимъ» хозяйственнымъ эгоизмомъ. Иные стимулы его жизни просто игнорировались; полная его свобода была объявлена условіемъ всеобщей гармоніи, а свободная, нич?мъ неограниченная борьба между хозяйственными единицами возглашена естественнымъ, незыблемымъ закономъ, покушенія на который безсмысленны и безплодны. Рабочій и капиталистъ, товаръ и капиталъ, деньги и заработная плата и вс? иныя экономическія категоріи пріобр?ли въ конструкціяхъ ихъ абсолютный самодовл?ющій смыслъ. Въ погон? за логической стройностью своихъ теорій, буржуазные экономисты, а за ними и ихъ методологическіе насл?дники насильственно уродовали жизнь. Они населили ее надорганическими существами — абстрактными «эгоистами», абстрактными капиталистами, абстрактными рабочими. Все въ фантастастическихъ системахъ ихъ, д?йствовало съ неукоснительной правильностью часового механизма. Безприм?рный оптимизмъ окрасилъ ихъ построенія. Въ разгул? хищническихъ инстинктовъ, казалось имъ, они нашли ключъ къ челов?ческой гармоніи. Все ими было предусмотр?но; геній, знаніе, остроуміе соединились, чтобы выстроить по вс?мъ правиламъ раціоналистической науки, экономическіе карточные домики, которые жизнь разв?яла потомъ однимъ дуновеніемъ.
ХVІІІ-й в?къ былъ эпохой высшей напряженности рацiоналистической мысли. Никогда позже не им?ла она такого разнообразнаго и блестящаго представительства, никогда не окрашивала собой ц?лыя общественныя движенія.
Но, разум?ется, раціоналистическое мышленіе не умираетъ съ XVIIІ-ымъ в?комъ.
Въ ХІХ-омъ раціонализмъ волнуетъ философскую мысль, воплощаясь въ «панлогизм?» Гегеля, проникнутомъ в?рой въ могущество разума, полагающемъ разумъ самодовл?ющей причиной caмаго бытія. Въ этомъ ученіи не было м?ста индивидуальному «я», живой, конкретной, своеобразной личности.
Въ области политической и правовой мысли усп?хи рацiонализма сказались въ возрожденіи «естественнаго права» въ разнообразныхъ его формахъ, но уже съ рядомъ принципіальныхъ поправокъ къ конструкціямъ стараго «естественнаго права».
Наконецъ, раціоналистическія схемы во многомъ подчинили себ? и крупн?йшее изъ идеологическихъ движеній ХІХ-аго в?ка — соціалистическое.
Раціонализмъ обнаружилъ поразительную живучесть. Не было ни одной исторической эпохи, которая не знала бы его.
Но, какъ ни былъ чистъ энтузіазмъ его жрецовъ, какъ ни были прекрасны т? узоры, которые ткала челов?ческая мысль въ поискахъ совершенныхъ условій земного существованія — жизнь реальная, пестрая, неупорядоченная мыслителями жизнь, была сильн?е самой тонкой и изощренной челов?ческой логики.
Подъ ударами ея гибли системы, теоріи, законы. И гибель ихъ не могла не погружать въ пучины пессимизма ихъ недавнихъ поклонниковъ. Она будила протесты противъ идолопоклонства передъ разумомъ.
Уже въ ХVIII-мъ в?к? «эмпиристы» и во глав? ихъ Юмъ предъявили раціоналистамъ рядъ серьезныхъ возраженій. Они отвергли ихъ ученіе — о возможности раскрытія причинной связи вещей черезъ изсл?дованіе отношеній между понятіями. Они выразили недов?ріе «разуму» и на первое м?сто поставили «опытъ». Раціоналисты считали математическія науки абсолютно достов?рными; эмпиристы, прилагая къ нимъ свой опытный критерій, отвергли ихъ соотв?тствіе д?йствительности, такъ какъ математическія науки не есть науки о реальномъ бытіи. Эмпиристы перестали вид?ть въ «разум?» единый источникъ познанія. Истиннымъ познаніемъ они назвали то, которое пріобр?тается черезъ органы чувствъ.
Юмъ былъ не только философомъ, но и политическимъ мыслителемъ, и его философскія уб?жденія легли въ основу его историко-политическихъ конструкцій.
Юмъ обрушивается на «естественное право», которое въ методологическомъ смысл? было своеобразной попыткой построенія соціологіи на основаніи математическихъ принциповъ. Для Юма «естественное право» — не достов?рно. Въ его глазахъ религія, мораль, право — не абсолютныя категоріи, а продуктъ исторіи, многов?коваго жизненнаго опыта и именно это — и только это — является ихъ «оправданіемъ». Политическіе тріумфы раціонализма вызывали у Юма страстный отпоръ; скептицизмъ его въ области политики принялъ глубоко консервативную окраску.
Наибол?е яркое выраженіе этотъ консерватизмъ принялъ въ писаніяхъ блестящаго публициста Борка, давшаго полную остроумія и силы критику французской революціи. Зд?сь уже — отказъ отъ «разума», гимны опыту, р?шительное предпочтеніе неписанной конституціи англійскаго народа абстракціямъ французскихъ конституцій. Это уб?жденіе стало въ Англіи надолго общепринятымъ. Ранній Бентамизмъ былъ имъ проникнутъ.
Начало XIX в?ка было временемъ единодушнаго и общаго протеста противъ «духа XVIII в?ка», «принциповъ 1789 года», противъ всего насл?дства просв?тительной эпохи. Процессъ реакціи противъ раціонализма отличался чрезвычайной сложностью. Разнородныя, противор?чивыя, даже враждебныя силы объединились, чтобы громить позиціи раціонализма.
Временными союзниками оказались: крайніе реакціонеры — фанатики, изув?ры католицизма, позитивисты, отвергшіе метафизическую политику, романтики, «историки» и пр.
Наибол?е р?шительныя формы походъ этотъ принялъ въ той стран?, гд? наибол?е полно цв?ла и раціоналистическая мысль — во Франціи.
Философская реакція, во глав? съ Ройе-Колларомъ, безбоязненно см?шавъ философію съ политикой, отвергла претензіи во всемъ сомн?вающагося «разума» и стала искать твердынь, которыхъ бы онъ не могъ коснуться.
Бол?е глубокой была реакція теологическая. Ея вождями были — Бональдъ и особенно Жозефъ де- Местръ, канонизированные современнымъ нео-монархическимъ движеніемъ во Франціи.
Ученіе де-Местра — пламенный, фанатическій протестъ противъ свободы челов?ка.
Въ міре господствуетъ порядокъ, установленный провид?ніемъ. Челов?къ — самъ по себ? — ничтоженъ, сосудъ страстей и похоти. Гордыня его должна быть сломлена, сомн?ніямъ его н?тъ м?ста. Челов?къ можетъ видоизм?нять существующее, но онъ безсиленъ создать новое. Его попытки построить «конституцію» изъ разума — безсмысленны. Конституція не можетъ быть придумана, т?мъ бол?е для несуществующаго челов?ка, челов?ка «вообще». Конституція, — общественный порядокъ диктуется волей провид?нія; имъ управляетъ Божественный промыселъ. И въ основ? вс?хъ челов?ческихъ учрежденій должно лежать религіозное начало. Идеальное государство — теократія, въ которой неограниченное распоряженіе судьбами всего челов?чества вв?ряется пап?. Папизмъ поглощаетъ св?тское начало; св?тское государство растворяется въ церкви. Поскольку эта власть установлена богомъ, она ограничена; въ ея отношеніяхъ къ людямъ она — безапеляціонна. И хотя папская власть стремится къ тому, чтобы быть мягкой и кроткой, но челов?къ долженъ чувствовать надъ собой авторитетъ непогр?шимой и нетерпимой власти. Де-Местръ одобряетъ инквизицію; для вразумленія челов?ка онъ зоветъ палача.
Это теократическое изув?рство, хотя и антиподъ раціонализму, но близко ему въ одномъ — методологическомъ смысл?. Подобно раціонализму, обратившему все прошлое и всю исторію въ ничто, Де- Местръ въ результат? своихъ абсолютистскихъ построеній приходитъ также къ мертвящимъ абстракціямъ. Въ чемъ ихъ опора? Въ способности разума — построить совершенный, теократическій порядокъ.
Яркимъ и могучимъ врагомъ раціонализма былъ романтизмъ.
И въ романтизм? звучитъ, какъ будто, аристократическая нота, но этотъ аристократизмъ — аристократизмъ не рожденія, не привилегій, но сильной личности, дошедшей до глубокаго, живого самосознанія, вдругъ поднявшейся на небывалую дотол? высоту.
Романтизмъ есть прежде всего реакція противъ «классицизма».
Превосходную характеристику обоихъ теченій въ ихъ взаимоотношеніи находимъ мы въ этюд? Жуссена —
