'Одежда, обувь, пряжка на ремне - все'. Вот только монета папина даже не испачкалась, и все звенья на серебряной цепочке были целехоньки. А ведь он не снимал ее даже когда шел спать. Так что же приключилось с Большим Джеком Россом? И как монета оказалась у Келлса в сундуке? Тиму в голову пришла ужасная мысль и он, кажется, знал кто может сказать, правильная она или нет. Но для этого требовалось собраться с духом.

'Приходи ночью, потому что твой, хе-хе, покорный слуга любит поспать днем, когда ему выдается свободная минутка.'

А ночь уже наступала.

Мама все еще спала. Тим оставил подле нее свою грифельную доску, на которой написал: 'ЗА МЕНЯ НЕ ВОЛНУЙСЯ. СКОРО ВЕРНУСЬ.'

Конечно, ни один мальчик на свете не в состоянии понять, насколько бесполезно обращать к матери такую просьбу.

К мулам Келлса Тим даже подходить не хотел - слишком своенравные. А вот те, которых вырастил его отец, были совсем не такими. Мисти и Битси были нестерилизованными самками, которые в теории способны были давать потомство, но Большой Росс держал их за спокойный нрав, а не для разведения.

- Забудь, - сказал он как-то Тиму, когда тот уже достаточно вырос, чтобы спрашивать подобные вещи, - такие животные как Мисти и Битси не предназначены для разведения, а если кто и попытается, то вряд ли получит нормальное потомство.

Тим выбрал Битси, которая всегда была его любимицей. Провел ее до конца дорожки за уздечку, а там уселся верхом. Его ноги, которые едва доставали до середины Битсиных боков, когда отец впервые усадил его к ней на спину, теперь болтались почти у самой земли.

Поначалу Битси топала, грустно опустив уши, но когда гром прекратился, а дождь поутих, она преободрилась. Она хоть и не привыкла быть на открытом воздухе ночью, но слишком уж много времени они с Битси проводили в загоне с тех пор, как Большого Росса не стало. Поэтому, Битси, казалось, нравилось…

'А может, он не погиб.'

Мысль эта пулей ворвалась в голову мальчику и на некоторое время ослепила его надеждой. Может быть, Большой Росс все еще жив и бродит где-то по Бескрайнему лесу…

'Ага, а луна из зеленого сыра сделана, как любила говорить мама, когда я был маленьким'.

Погиб. Сердце мальчика знало это, как знало бы, если бы Большой Росс был все еще жив. 'Мамино сердце тоже бы знало, и она никогда не вышла бы замуж за этого… этого…'.

- Этого ублюдка.

Битси дернула ушами. Сейчас они проезжали мимо дома вдовы Смак, который стоял в конце главной улицы, и здесь запахи леса уже чувствовались сильнее: терпкий, но мягкий аромат цветуниц, а поверх него - тяжелый запах железный деревьев. Конечно, идти по тропе ночью, не имея даже топора для защиты - сущее безумие. Тим это понимал, но все равно двигался вперед.

- Этого драчливого ублюдка.

Голос получился таким низким, что походил на рык.

Битси знала путь и не сбавила ход, когда деревенская дорога сузилась у края цветуничных рощ. Не колебалась ни секунды и тогда, когда она сузилась еще больше на пороге железных зарослей. Когда Тим понял, что они и в самом деле в Бескрайнем лесу, он притормозил мула. Порылся в рюкзаке и достал газовую лампу, которую стащил из сарая. В жестяном основании лампы топлива хватало, и Тим подумал, что его хватит на час, а то и на два, если тратить бережно.

Он зажег спичку о ноготь (этот трюк показал ему папа), повернул вентиль в том месте, где от основания лампы отходила длинная, узкая шейка и поднес спичку к отверстию. Лампа загорелась бело-голубым светом. Тим поднял ее и ошеломленно раскрыл рот.

Несколько раз отец брал его с собой в эту часть Леса, но только днем, и поэтому то, что он увидел, показалось таким страшным, что заставило Тима подумать о возвращении.

Так близко к деревне самые лучшие стволы уже были спилены, но те, что остались, зловеще нависали над мальчиком и его маленьким мулом.

Высокие, стройные и мрачные, как старейшины Манни на похоронах(Тим видел картинку в одной из книг вдовы Смак), деревья терялись где-то в вышине, там, куда не доставал жалкий свет лампы мальчика. Первые футов сорок сволы деревьев были абсолютно гладкими, а растущие дальше ветви тянулись ввысь и переплетаясь, набрасывали на узкую тропу паутину теней. Снизу стволы казались широкими черными колоннами. При желании, между ними можно было найти проход, но было это сродни желанию камнем перерезать себе горло: тот глупец, который попытается выйти за пределы Железной тропы, очень быстро затеряется в этом лабиринте и умрет от голода, так и не найдя выхода(если, конечно, его самого до этого никто не съест). Как бы в подтверждение, где-то во тьме какая-то тварь издала звук, похожий на хриплое хихиканье.

Тим спросил себя, что он здесь делает, когда в домике, где он вырос, его ждет теплая постель с с чистыми простынями. Потом он коснулся отцовской счастливой монетки (теперь она висела на его шее), и его решимость окрепла. Битси оглянулась, словно спрашивая: 'Ну? Куда теперь? Вперед или назад? Вообще-то хозяин у нас ты'.

Тим сомневался, что у него хватит храбрости загасить лампу, пока она сама не прогорит и не оставит его в темноте. Хотя он уже не видел железных деревьев, но чувствовал, как они обступают его со всех сторон.

И все- таки -вперед.

Он сжал коленями бока Битси, прищелкнул языком, и мулица пошла. По ее ровному аллюру он догадался, что она держится правой колеи, а по ее спокойствию - что она не чует опасности. По крайней мере, пока. Но, собственно, что могут мулы знать об опасности? Предполагается, что он ее от всего защитит. Он ведь, в конце концов, хозяин.

'Ох, Битси', подумал он. Знала бы ты…

Далеко ли он заехал? Много ли еще оставалось? Сколько он, в конце концов, проедет, прежде чем откажется от безумной затеи? Его матери больше некого любить в этом мире, не на кого надеяться, кроме него, - так сколько же он еще проедет?

Казалось, что с тех пор, как он оставил позади аромат цветуниц, они с Битси проскакали уже колес десять, а то и больше, но он знал, что это не так. Так же, как знал, что шорох в высоких ветвях - это ветер Широкой Земли, а не какой-нибудь зверь, крадущийся позади и причмокивающий в предвкушении вечерней трапезы. Он прекрасно это знал, но почему же шум ветра казался так похожим на дыхание?

'Сосчитаю до ста и разверну Битси', пообещал он себе, но когда счет дошел до ста, а в непроглядной темноте по-прежнему не было никого, кроме него самого и его храброй маленькой 'молли' ('и того зверя, который крадется за нами и подходит все ближе', с готовностью добавил предательский голос в мозгу), он решил досчитать до двухсот. На ста восьмидесяти семи Тим услышал хруст ветки. Он зажег лампу и развернулся кругом, высоко подняв ее в руке. Мрачные тени сперва будто бы отступили, а потом прыгнули вперед, чтобы вцепиться в него. И не попятился ли кто-то от света? Не видел ли он блеск красных глаз?

Нет, конечно, но…

Тим со свистом выпустил воздух сквозь зубы, прикрутил фитиль у лампы и щелкнул языком. Ему пришлось проделать это дважды. Битси, до того вполне безмятежная, теперь явно не рвалась вперед. Но, будучи добрым и смирным животным, она все же послушалась команды и затрусила дальше. Тим снова принялся считать и вскоре добрался до двухсот.

'Я сосчитаю задом наперед до нуля, и если не увижу его, то правда поверну назад'.

Он досчитал до девятнадцати, когда увидел красно-оранжевый отблеск впереди по левой стороне. Это был свет костра, и у Тима не было сомнений в том, кто его разжег.

'Зверь, который на меня охотится, вовсе не крался сзади', - подумал он. 'Он ждет впереди. Может, этот свет и от костра, но он же - и глаз, который я видел. Красный глаз. Надо возвращаться, пока еще можно'.

Потом он коснулся счастливой монетки, висящей у него на груди, и прибавил ходу.

Он снова зажег лампу и поднял ее. От главной тропы отходило много коротких тропок, которые называли обрубками. Впереди, прибитая в скромной березке, висела дощечка, указывающая на одну из