вкруг домов волки воют!
—
И они налог платят!
—
Вот с трутней налог стоит брать за лень. А с меня за что? Почему нынче все дорого? Вот раньше мы жили, даже не знали, чтоб цены подскакивали до небес. Они так и держались на одном месте. И получки вовремя давали. Ни то что теперь, по полгода зарплату получить не могут. С Хрущева тот бардак начался, поднял цены на главные харчи! Чтоб ему на том свете ложкой из отхожки хавать!
—
Чего ты его клянешь? Не помнишь,
сколько он
доброго сделал?
—
Ты, что, сдурел? Когда такое было?
—
Да, Никита Сергеевич учредил в России два выходных дня в неделю. До него был один!
—
Я в ссылке и одного выходного не видел. И Петрович тоже их не знал! Верно, Вася? — оглянулся на соседа.
—
Но ведь и кроме вас люди имеются. Им второй выходной всегда нужным был, — доказывал Федька.
—
Кинь мозги грузить! Платить стали меньше, повод появился. Власти в ущерб себе ничего не утворят. В заботу об народе играют. А на самом деле брехня кругом! А все Хрущев начал! Он, кабан в панамке, стал Россию разваливать!
—
Ну, не скажи! Вон декретные отпуски бабам как увеличил! С двух недель до двух месяцев и до родов и после них!
—
А мне не рожать! Лучше б платили мужикам путево, чтоб их бабы не ходили на работу, а детьми и домом занимались бы! Вот это была б забота об людях!
—
Тебе не угодишь! Лучше вспомни, когда у нас пенсии повышались при прежних вождях? Теперь дважды в год!
—
Раньше цены не росли как на дрожжах. Каб пенсий не повышали, старики за год повымирали б с голоду!
—
За погибших теперь платят. Прежние лишь только соболезновали.
—
Не базарь пустое! Вон самолеты разбиваются, гибнут люди, а кто как ни власть виновата, что старые самолеты летают. Новые не делают, как раньше было.
От
того и платят, чтоб свою срань сгладить перед людями, живыми и погибшими… Небось никто не оплачивает похороны алкашей, потому что сами винова
ты. А
все борются с ними! — сплюнул досадливо:
—
Вот был тот комбайнер в президентах! Он ке
фир
пил на трибуне! Видать запорами маялся мужик,
не
иначе! Все «сухие» законы принимал! Вот его бы в Сибирь на лесоповал или сплав, да на кефир посадить лысую гниду, я б глянул на него, как на работе управлялся! Народу срать нечем, а он кефир советует, мать его за ногу! Сколько садов, виноградников сгубил, вот и принудить, чтоб своими руками все в обрат посадил бы! — не сдавался Михалыч.
—
Об чем споритесь, мужики! Причем тут власть? Мы сами ее выбрали, из самих сибе! И получаем по
шее от
таких, какие мы есть! На кого брешем? Во! Мои с детсаду воротились и оба в соплях и слезах. Мальца так забидели, аж на душе горько сделалось. А ить соплячка энта еще в постель ссытся. До горшка не доносит. Што с ей состоится, когда бабой сделается?
—
Что она отмочила?
—
Брехнула Кольке, что всех детей в одеяле приносят, а Тонька сына в подоле приволокла!
—
Вот ни хрена себе! И Колька ей морду не побил? — удивился Федька.
—
Не токмо она, родители подучили и тоже изводят мальца. Повелел я Тоньке кидать работу в детсаде, нехай дома сидит. И Коля спокойно расти станет. Она и ответила, мол, в школе тож доставать станут, еще покруче детсада. Нехай вниманья не обращает ни на кого. А сама белугой воет! Вот и растут нонешние, сущные звери! — подсел к Михалычу. Тот, глянув на Василия, сказал:
—
Прежде чем уйти, надо ей другую работу подыскать. Твоя Тонька дома не усидит. Трудяга баба, из деревенских. Но с детсада ее снимать надо. Негоже, чтоб в душу ей плевали, — задумался Андрей Михайлович.
—
А может ее к Степановне воткнуть на овощную базу? Дашка там начальница, нашу бабу в обиду не даст! — предложил Михайлович.
—
Ну ты, отец, загнул! У кладовщиков зарплата копеечная. А головной боли — мешок! Зачем это Тоньке? Пусть лучше дома сидит.
—
Где-то ей надо приткнуться. Ведь молодая баба, на людях должна быть. Она может еще сыщет по себе мужика. Зачем ее томить в избе в одиночестве? Совсем загубится женщина, — вмешался Андрей Михайлович.
—
Ну, только не на овощную базу. Облапошат Тоньку всякие пройдохи, подведут под беду. Грамотешка у нее слабая, деревенская, сама доверчивая, а на складе прожженные пройдохи! Обвесят, обсчитают, обведут вокруг пальца!
—
А что делать? Жить то надо! Мы с Петровичем не вечные! Дальше вам жить надо, самим! О том думать нужно загодя.
—
У меня свое дело есть в руках. Пока заказы имею, с голоду не сдохну. Тоня тоже что-то найдет, если захочет.
—
Найти то не задача! Главное, что она подыщет! — думал Михалыч, как помочь соседям, но ничего в голову не приходило.
—
Не мучайся, отец, сама собой сыщется работа. Пока Тоньке отдохнуть надо, — стоял на своем Федька и, накинув на плечи куртку, вышел во двор покурить. Через открытую форточку он слышал как спорили в доме старики:
—
Это ты виноват во всем! Зачем забрал девку с деревни? Там она средь своих жила человеком!
—
Опух ты Андрюха! Тонька в петлю готовилась. Я ж от ей письмо получил про ее горе! Свои деревенские со свету сживали вконец. И дитенка попреками извели, били мальца. Она в моей избе хочь дух перевела. В тиши успокоилась, по ночам не ревет Раней возьмусь утром за ее подушку, она мокрая…
—
Ты ж другое собрази. Молодая баба не должна жить одна. Ей мужик нужен! Даже Колька умней оказался, отца затребовал. И только тебе невдомек, что Тоньке надо?
—
Мне только не хватает об ее хварье печалиться! Пусть Кольку вырастит и сама на ноги станет, каб опосля меня могла дышать.
—
Эх-х, Петрович! Забыл ты про все, сукин сын! А я помню, как мы с тобой по девкам бегали. Все чердаки обваляли. А в парке каждая скамейка нами помечена. И ведь радовались, что живем мужиками. Не томили свою плоть. Я вон даже в ссылке часто вспоминал то время, и грела душу память! Небось, и ты тоже… Нам и нынче есть что вспомнить. Мы и сегодня мужики. А ты из внучки, молодой бабы, старуху лепишь! — укорял Михайлович.
—
Да пошел ты..! Что ж должон сделать? Написать на воротах: — «Мужики! Не проходите мимо!»
Михалыч сначала рот открыл от удивленья, а потом расхохотался во весь голос.
—
Ну и придумал, старый черт!
—
Что ж другое остается, сам на то подбиваешь, — развел руками Василий Петрович.
—
У меня тоже Федька впустую живет. Все в сиротах, не обогретый и не обласканный. А и сказать не решаюсь, враз с лица темнеет и во двор курить бежит. До сих пор жену и сына забыть не может. А разве я свою не любил? Как женился, прежних подружек забыл мигом. Она
Вы читаете Вернись в завтра
