Насчет команды. Смысл такой — никто индивидуально не протянет, каждый от рождения принадлежит к нации и духовно с ней связан. Когда нация сформирована, это предпосылки для создания государства, то есть института для защиты и приумножения нации. Я могу сказать, что я — русский сепаратист, я хочу жить в русском государстве, с русским телевидением, чтобы государство представляло конкретно русские интересы, а на абстрактный многонациональный народ мне на-срать. Многонациональное государство сто пудов рано или поздно загнивать начнет. Ну сама на нашу Федерацию посмотри — одно дерьмо

— Мить, а ты сам, лично, читал «Mein Kampf»?

— Конечно, куда же я без «Mein Kampf»! Знаешь, Инна, «Моя борьба» — это великая книга! На самом деле, без шуток. Когда я ее прочитал, тут-то я и понял, почему «Mein Kampf» запрещают, не обсуждая. Нет бы, собрать дискуссию в прямом эфире, собрать сторонников, противников, разложить идеи Фюрера по полочкам

и объявить на всю страну — вот, мы, типа, всем наглядно, на первоисточниках доказали, что Гитлер — параноик, a «Mein Kampf» — бред сивой кобылы. Вот смотрела «Акуна Матату «тут? Сидит урод какой-то, помесь чучмека с хрен знает чем, и вещает, что земли России надо распродать, и карту России по кусочкам режет ножницами. И идет цивильная дискуссия в прямом эфире на тему «Надо ли Россию по кусочкам распродавать или нет?», сторонники выступают, противники, ведущий итоги подводит. Итог — в демократическом государстве даже такие нелепые точки зрения имеют право на существование. Это обсуждают, а как только до «Mein Kampf» добираются, сразу один аргумент — это, мол, человеконенавистническая книга. И все, проблема снята. «Моя борьба» тем и опасна, потому что лучше, чем там, о том, что происходило и происходит с Россией, ну сто лет будешь писать, не напишешь.

Квас подошел к полке, снял пухлый черный том с золотым тиснением, вернулся и уселся по-турецки на кровать, в ногах.

— Во, блин, опять как «Ромпер Стомпер», помнишь? Там тоже кекс один девушке «Мою борьбу» читает.

Квас показал ей книгу.

— А ты должна спросить: «Это про войну»?

— Это про войну?

— Нет. Это своего рода биография Фюрера. Его взгляд на мир. Эта книга — о борьбе молодежи с врагами белой расы. Если не знаешь, кто твой враг — не можешь его победить… Сейчас, зачту тебе чего- нибудь. А, вот это место мне очень нравится. Это Фюрер описывает свои впечатления о революции в Германии. Послушай:

«…Теперь он должен нам сообщить, что войну мы вынуждены кончать, что мы потерпели окончательное поражение, что Отечество наше вынуждено сдаться на милость победителей, что результат перемирия целиком будет зависеть от великодушия наших бывших противников, что мир не может быть иным, как очень тяжелым, и что, стало быть, и после заключения мира дорогому Отечеству придется пройти через ряд самых тяжелых испытаний. Тут я не выдержал. Я не мог оставаться в зале собрания ни одной минуты больше. В глазах опять потемнело, и я только ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла.

Со дня смерти моей матери я не плакал до сих пор ни разу. В дни моей юности, когда судьба была ко мне особо немилостива, это только закаляло меня… в последние дни моего прибывания на фронте стойкость не покидала меня. Когда газом выело мои глаза, и сначала можно было подумать, что я ослеп навеки, я на одно мгновение пал духом. Но в это время некий возмущенный голос прогремел в мои уши: 'Несчастный трус, ты, кажется, собираешься плакать, разве не знаешь ты, что судьба сотен и сотен тысяч немецких солдат была еще хуже твоей!' Это был голос моей совести. Я подчинился неизбежному и с тупой покорностью нес свою судьбу. Но теперь я не мог больше, я — заплакал! Теперь всякое личное горе отступило на задний план перед великим горем нашего Отечества…»

Квас перевел дух. Инна молча курила, глядя вверх. Квас с выражением продолжил:

«Итак, все было напрасно. Напрасны были все жертвы и все лишения. Напрасно терпели мы голод и жажду в течение бесконечно долгих месяцев. Напрасно лежали мы, испытывая замирание сердца, ночами в окопах подогнем неприятеля, выполняя свой тяжкий долг. Напрасна была гибель двух миллионов наших братьев на фронте. Не разверзнутся ли теперь братские могилы, где похоронены те, кто шел на верную смерть в убеждении, что отдает свою жизнь за дело родной страны? Не восстанут ли от вечного сна мертвецы, чтобы грозно призвать к ответу Родину, которая теперь так горько над ними надсмеялась? За это ли умирали массами немецкие солдаты в августе и сентябре 1914 года, за это ли пошли вслед за ними в огонь полки немецких добровольцев осенью того же года, за это ли легли семнадцатилетние юноши на полях Фландрии, за это ли страдали немецкие матери, когда они отрывали от сердца своих дорогих сыновей и посылали их на фронт, откуда они уже не вернулись?! Для того ли приносились все эти неисчислимые жертвы, чтобы теперь кучка жалких преступников могла посягнуть на судьбы нашей страны?!» — Здорово, правда? А вот тоже: «…Всеми силами евреи стараются разрушить расовые основы того народа, который должен быть подчинен их игу. Евреи не только сами стараются испортить как можно большее количество наших женщин и девушек. Нет, они не останавливаются и перед тем, чтобы помочь в этом отношении другим народам. Разве не евреи напустили к берегам Москвы-реки, Волги, Невы негров и кавказцев все с той же задней мыслью и с той же подлой целью — через кровосмешение нанести как можно больший вред ненавистной белой расе, низвергнуть эту расу с ее политической и общекультурной высоты, а затем самим усесться на ее спине…» В оригинале, конечено, были берега Рейна» и кавказцев не было, но от этого смысл не меняется, правда, Инна? А вот точь-в-точь о революции семнадцатого года:

«…Те народы, которые обнаруживают слишком сильное сопротивление, евреи окружают густою сетью врагов, затем ввергают их в войну, а когда война началась, они водружают знамя революции уже на самих фронтах…» А вот вообще точная картина современной России: «В экономическом отношении евреи вредят государству… пока государственные предприятия становятся нерентабельными, денацинализируются, а затем переходят под еврейский финансовый контроль…»

Вот опять как бы про Российскую империю:

«В политическом отношении еврей бьет целые государства тем, что лишает их нужных средств, разрушает все основы национальной защиты, уничтожает веру в государственное руководство, начинает позорить всю историю данного государства и забрасывает грязью все великое и значительное…»

По поводу того, что сейчас у нас творится:

«В культурном отношении евреи… вносят разложение в сферу искусства, литературы, театра, извращают здоровые вкусы, разрушают все правильные понятия о красивом, возвышенном, благородном и хорошем… насмехаются над религией… подтачивают всякую нравственность и мораль, объявляя все это отжившим…»

Что, он, неправ, что ли? Нет, ну читать отрывками «Mein Kampf», это, конечно, извращение, это надо читать целиком и не торопясь. Вот тебе на сладкое:

«…Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фанатической дикости погубили тридцать миллионов человек… — и все это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом небольшой кучи еврейских литераторов и биржевых бандитов…»

И вот:

«…В сущности… наша… общественная жизнь является сплошным рассадником половых соблазнов и раздражений. Присмотритесь только к программе наших кино, варьете и театров, и вы не сможете отрицать, что это далеко не та пища, в которой нуждается наше юношество. Афиши и плакаты прибегают к самым низменным способам возбуждения любопытства толпы… Все это должно причинять громадный моральный ущерб молодежи. Результаты такого «воспитания» приходится видеть теперь, увы, на каждом шагу. Наша молодежь созревает слишком рано и поэтому старится преждевременно. В залах судов вы можете частенько слышать ужасающие вещи, дающие ясное представление о том, как неприглядна жизнь многих наших четырнадцати-пятнадцати летних юношей…»

Ну все, Инн, хватит. Я тебе могу навскидку цитировать, и все будет попадать в яблочко.

— А твой дедушка воевал?

— А, вот мы и к ВОВе подошли. Дед-то мой? А как же? С первого дня, пехотным капитаном. В сорок третьем его контузило, и потом он всю жизнь мучился, пока не умер в девяностом. Мать рассказывала, что